Россия (СССР)
Русский кинорежиссёр, сценарист. Родился в семье поэта А.А. Тарковского.
Александр Митта: «Даже представить себе трудно, сколько же талантов, гениев ушли в небытие...
Те, что остались, - они и сотворили нашу культуру, буквально взорвав её в шестидесятых, во время расцвета, но мы же не знаем, какой бы была эта культура, если бы не прессинг этот...
Остались же в буквальном смысле несгибаемые люди. Вроде вот Тарковского - он был просто как будто из железа. Это принято думать, что он был такой слабый, интеллигентный, как дуновение. Ничего подобного! Именно что несгибаемый. Человек из железа в буквальном смысле. Это ещё во ВГИКе было видно - всем одну часть дают снимать (то есть десять минут - от автора), ему - полный метр. Когда же он на «Мосфильм» пришёл, то ему в худруки дали страшного человека, палача эпохи 37-го, отпетого негодяя.
Но Тарковский так с ним ругался, всё у него отвоевывал, хотя тот гордился, что ещё в 37-м был «чистильщиком» партийных рядов... Но Тарковский, я же говорю, не уступал. Я ему как-то сказал: ты, мол, побереги нервы-то, силы. Но у него каждый день начинался, как бой, битва - с целью к вечеру победить, выиграть. И ведь выигрывал. Выигрывал, как ни странно... Это чисто режиссёрский импульс - готовность к бою, к победе. «Иваново детство» в полсрока снял. Не испугался, всех заменил, и актёров, и всех, сценарий переписал - и в кратчайшие сроки всё сделал! Это ли не характер? Вот такие и выживали, никто другой не выживал, в ненормальных-то условиях... Несмотря на всеобщую эйфорию, на приподнятость такую, буквально разлитую в воздухе, прессинг-то оставался...»
Тасбулатова Д., «И чушь прекрасную несли», журнал «Story», 2009 г., № 6, c. 38.
«В 1972 году Тарковский и я проводили семинар со студентами и преподавателями немецкого Государственного института кинематографии в Бабельсберге. Случайно речь зашла об одной картине Куросавы, - выясняется, что Тарковский знал её по кадрам.
- Неужели так можно помнить не свою картину? - спросил кто-то из слушателей.
Тарковский ответил на это так:
- Я знаю наизусть Третьяковскую галерею и Библию.
Потом я убедился, что эти явления - Третьяковская галерея и Библия - не были случайным совпадением примеров. Александр Мишарин, друг Тарковского и его соавтор по сценарию фильма «Зеркало», рассказывает: «Однажды мы сидели на ступенях закрывшегося метро «Курская» и перебирали на память всю экспозицию Третьяковской галереи, угадывали, где и какая висит картина. «Вот входишь в первый зал, что висит по правой стороне?» - «Рокотов, Левицкий, Боровиковский, Брюллов, Крамской, Серов, Мясоедов...». Я задал последний, но очень каверзный вопрос: «Хорошо, а вот ты входишь в зал Врубеля, слева от входа - «Демон», справа - «Пан», а в углу слева, в простенке? Ну, что там висит?» Я победно улыбнулся, уверенный, что он не вспомнит. «Жемчужина»,- ответил он... Мы расстались в тот вечер, страшно довольные друг другом». Мишарин А., «На крови, культуре и истории...», в Сб.:. О Тарковском, М., «Прогресс», 1989 г., с. 55.
Прочёл я потом и о Библии - шведская переводчица, сотрудница Тарковского по картине «Жертвоприношение» Лейла Александер вспоминает сказанное ей Тарковским:
«Создавать искусство - это как жить. Невозможно научить кого-либо жить хорошо, но можно подсказать, как не жить плохо. И это прекрасно описано в Библии. Читай Библию».
Фрейлих С.И., Теория кино: от Эйзенштейна до А. Тарковского, М., «Академический проект»; Фонд «Мир», 2009 г., с. 279.
«Я не чувствую натянутости или даже преувеличения, когда применительно к Андрею употребляю слово «гений», более того - мысленно я употреблял это слово ещё тогда, когда Андрей был жив, когда он творил, почти на моих глазах переживая обычные для художника взлёты и падения, когда материя, которую он формировал, начинала сопротивляться, когда он, раздираемый сомнениями, казался беспомощным, словно ребёнок, не зная, как инсценировать эпизод, где поставить камеру, что сказать актёрам. От сомнений свободны только те, чей небольшой талант способен подсказать лишь одно решение, которые не знают мук выбора, борьбы хорошего с лучшим. Гений - это не уверенность в себе; проявление гения - это не твёрдость руки и не лёгкость творения. Совершенство проявляется из опыта - апостериори, когда в готовом произведении мы ощущаем дыхание необходимости, - мы понимаем, что не могло быть иначе, что только такое, какое есть, оно содержит гармонию и смысл. Если бы учитель вызвал меня к доске и спросил, почему я считаю Андрея гением, я бы попытался отыскать в памяти ответы на этот же вопрос применительно к Эль Греко или Гёте, Достоевскому или Прусту, Дебюсси или Тордвальдсену. Но любой ответ неизбежно звучал бы по-школярски, так как гениальность не поддаётся объяснению (объясненная, она бы позволила себя повторить!). Андрей совершил в кино такое, что кажется невозможным, - он сумел придать материальную форму тому, что по сути своей невидимо и недоступно нашим ощущениям: в механической кинофотографии он запечатлел облик Духа, в форму материи вписал её абсолютную противоположность. И совершил он это в той дисциплине, за которой не стоят столетия кропотливого развития, наоборот - которая возникла в век головокружительных ускорений и которая сформировалась, чтобы наиболее полно выразить этот век».
Кшиштоф Занусси, Вспоминая Андрея Тарковского..., в Сб.: Мир и фильмы Андрея Тарковского / Сост. А.М. Сандлер, М., «Искусство», 1991 г., с. 382-383.
«В каждом фильме Тарковского есть эпизод с обязательным присутствием живописи, с помощью которой выражается идея всего фильма. В «Ивановом детстве» это «Апокалипсис» Дюрера, в «Андрее Рублёве» - иконы и фрески самого Рублёва, единственный эпизод в цвете. В «Солярисе» - картина Брейгеля, в «Ностальгии» - картина Пьеро делла Франческо. В последнем его фильме, «Жертвоприношение», - картина Леонардо и русские иконы. Так образ фильма, во многом навеянный живописью, затем преображенный режиссером в язык кино, снова возвращается на экран в своём первозданном виде - в виде живописной картины».
Романдин М., Тарковский и художники / Тарковский А., Юбилейный сборник, М., «Алгоритм», 2002 г., с. 76.
Вспоминает монтажёр фильма «Зеркало»: «Положение у нас было сложное, даже трагическое, потому что всё было отснято, просрочены сроки, группа не получала премии, а картина не складывалась. Но вот Андрей придумал такую вещь - он был педант, - как в школе делается касса для букв, он сделал тканевую кассу с кармашками и разложил по карманам карточки - 32 - названия эпизодов ... Мы занимались пасьянсом, раскладывая и перекладывая эти карточки, и каждый раз два-три эпизода оказывались лишними. Естественная последовательность не складывалась, образная цепочка каждый раз выкидывала несколько эпизодов, одно не вытекало из другого, не соединялось с другим. И так мы провели месяц - 20 дней уж точно. Периодически у нас были озарения, но ...становилось ясно, что это не то, путь не находился. И вдруг, загоревшись от идеи, по-моему, вынести эпизод в пролог, мы кинулись к нашей кассе и, вырывая друг у друга карточки с названием эпизодов, стали судорожно, нервно рассовывать их по кармашкам - и картина вся легла».
О Тарковском / Составитель и автор предисловия М.А. Тарковская, М., «Прогресс», 1989 г., с. 62.
Дневник А.А. Тарковского: 11 января 1986 г. (больница Сарсель, 40 километров от Парижа):
Да, вчера забыл - важное - Марина Влади дала мне на лечение два чека - на 16 и на 5 тысяч франков, чтобы заплатить за сканер. Она просто ангел.
30 января. Какими ошибочными и ложными представлениями мы живём! (О французах, о неграх.) А кто к нам отнесся лучше, чем французы? Дают гражданство, квартиру... А в клинике одна негритянка - просто ангел, - улыбается, старается услужить, любезная, милая. Наши представления нужно менять. Мы не видим, а Бог видит. И учит любить ближнего. Любовь всё преодолевает, и в этом - Бог. А если нет любви, то всё разрушается.
Я совершенно не вижу и не понимаю людей, отношусь к ним заведомо нетерпимо. Это истощает и духовно и запутывает».
Цитируется по: Гордон А.В., Не утоливший жажды: об Андрее Тарковском, М., «Вагриус», 2007 г., с. 297-298.
Во ВГИКе А.А. Тарковский учился в мастерской режиссёра М.И. Ромма.
Критик Лев Аннинский написал: «И уж чего-чего, а чувства меры у Тарковского нет. Не в смысле профессионального вкуса - тут-то как раз чувство меры есть, - нет его в духовном составе. Тарковский - это именно безмерность духа. Бесстрашие идти до конца, додумывать до конца. До последнего края и до последних сил».
Аннинский Л.А., Апокалипсис по «Андрею», в Сб.: Мир и фильмы Андрея Тарковского / Сост.: А.М. Сандлер, М., «Искусство», 1991 г., с. 77.
«При встрече с Тарковским нам необходимо привыкнуть к его языку, к манере выражаться, необходимо подготовиться к восприятию, на раннем этапе знакомства даже прибегая к «расшифровке» отдельных кусков произведения...
Университет - будь он для химиков, физиков, математиков, филологов, юристов - учит многомерности жизни и творчества, учит терпимости к непонятному и попытке постигнуть бескрайнее, сначала не во всем доступное, разнообразное.
Есть геометрия Евклида, а есть - Лобачевского. Химия не делит атом, и его изначальность - закон науки. А физика расщепляет атомное ядро.
Человек, приучивший себя к многомерности и многообразию творчества, не стал бы, думаю, уходить с сеанса, где демонстрируется, скажем, «Солярис». Во всяком случае (если исключить момент «не нравится»), не отказал бы картине в истинности и праве на существование в искусстве, несмотря на то что язык её - а следовательно, и то, что на языке сказано, - казался бы непонятным.
Конечно же, сама необычность языка не требует образованности и пуще - специальной учёности. Она, думаю, требует, скорее, постепенного вхождения, привыкания. Так мы привыкали к Маяковскому, писавшему: «Багровый и белый отброшен и скомкан...».
Лихачёв Д.С., в Сб.: Неизвестный Тарковский: сталкер мирового кино / Сост.: Я.А. Ярополов, М., «Эксмо»; «Алгоритм», 2012 г., с. 7.
Судьба гения – воспоминания об Андрее Тарковском Галины Бирчанской.
Регистрация на конференц
Страница конференции во ВКонтакте: 
