Россия (СССР)
Русский писатель, отец Ивана и Константина Аксаковых.
О восприятии ребёнком новых книг: «Я всякий день читал свою единственную книжку «Зеркало добродетели» моей маленькой сестрице, никак не догадываясь, что она ещё ничего не понимала, кроме удовольствия смотреть картинки. Эту детскую книжку я знал тогда наизусть всю; но теперь только два рассказа и две картинки из целой сотни остались у меня в памяти, хотя они, против других, ничего особенного не имеют. Это «Признательный лев» и «Сам себя одевающий мальчик». Я помню даже физиономию льва и мальчика! Наконец «Зеркало добродетели» перестало поглощать моё внимание и удовлетворять моему ребячьему любопытству, мне захотелось почитать других книжек, а взять их решительно было негде, тех книг, которые читывали иногда мой отец и мать, мне читать не позволяли.
Я принялся было за «Домашний лечебник Бухана», но и это чтение мать сочла почему-то для моих лет неудобным; впрочем, она выбирала некоторые места и, отмечая их закладками, позволяла мне их читать; и это было в самом деле интересное чтение, потому что там описывались все травы, соли, коренья и все медицинские снадобья, о которых только упоминается в лечебнике. Я перечитывал эти описания в позднейшем возрасте и всегда с удовольствием, потому что всё это изложено и переведено на русский язык очень толково и хорошо. Благодетельная судьба скоро послала мне неожиданное новое наслаждение, которое произвело на меня сильнейшее впечатление и много расширило тогдашний круг моих понятий. Против нашего дома жил в собственном же доме С.И. Аничков, старый богатый холостяк, слывший очень умным и даже учёным человеком; это мнение подтверждалось тем, что он был когда-то послан депутатом от Оренбургского края в известную комиссию, собранную Екатериною Второй для рассмотрения существующих законов. Аничков очень гордился, как мне рассказывали, своим депутатством и смело поговаривал о своих речах и действиях, не принесших, впрочем, по его собственному признанию, никакой пользы. Аничкова не любили, а только уважали и даже прибаивались его резкого языка и негибкого нрава. К моему отцу и матери он благоволил и даже давал взаймы денег, которых просить у него никто не смел. Он услышал как-то от моих родителей, что я мальчик прилежный и очень люблю читать книжки, но что читать нечего.
Старый депутат, будучи просвещённее других, естественно, был покровителем всякой любознательности. На другой день вдруг присылает он человека за мною; меня повёл сам отец. Аничков, расспросив хорошенько, что я читал, как понимаю прочитанное и что помню, остался очень доволен: велел подать связку книг и подарил мне… О счастие!.. «Детское чтение для сердца и разума», изданное безденежно при «Московских ведомостях» Н.И. Новиковым.
Я так обрадовался, что чуть не со слезами бросился на шею старику и, не помня себя, запрыгал и побежал домой, оставя своего отца беседовать с Аничковым. Помню, однако, благосклонный и одобрительный хохот хозяина, загремевший в моих ушах и постепенно умолкавший по мере моего удаления.
Боясь, чтоб кто-нибудь не отнял моего сокровища, я пробежал прямо через сени в детскую, лёг в свою кроватку, закрылся пологом, развернул первую часть – и позабыл всё меня окружающее. Когда отец воротился и со смехом рассказал матери всё происходившее у Аничкова, она очень встревожилась, потому что и не знала о моём возвращении. Меня отыскали лежащего с книжкой.
Мать рассказывала мне потом, что я был точно как помешанный: ничего не говорил, не понимал, что мне говорят, и не хотел идти обедать. Должны были отнять книжку, несмотря на горькие мои слёзы. Угроза, что книги отнимут совсем, заставила меня удержаться от слёз, встать и даже обедать. После обеда я опять схватил книжку и читал до вечера. Разумеется, мать положила конец такому исступлённому чтению: книги заперла в свой комод и выдавала мне по одной части, и то в известные, назначенные ею, часы. Книжек всего было двенадцать, и те не по порядку, а разрозненные. Оказалось, что это не полное собрание «Детского чтения», состоявшего из двадцати частей. Я читал свои книжки с восторгом и, несмотря на разумную бережливость матери, прочёл всё с небольшим в месяц. В детском уме моём произошёл совершенный переворот, и для меня открылся новый мир… Я узнал в «рассуждении о громе», что такое молния, воздух, облака; узнал образование дождя и происхождение снега. Многие явления в природе, на которые я смотрел бессмысленно, хотя и с любопытством, получили для меня смысл, значение и стали ещё любопытнее. Муравьи, пчёлы и особенно бабочки с своими превращеньями из яичек в червяка, из червяка в хризалиду и наконец из хризалиды в красивую бабочку – овладели моим вниманием и сочувствием; я получил непреодолимое желание всё это наблюдать своими глазами. Собственно нравоучительные статьи производили менее впечатления, но как забавляли меня «смешной способ ловить обезьян» и басня «о старом волке», которого все пастухи от себя прогоняли! Как восхищался я «золотыми рыбками!».
Аксаков С.Т., Детские годы Багрова-внука, служащие продолжение семейный хроники, М., «Государственное издательство художественной литературы», 1954 г., с. 17-19.
Сергей Аксаков не доучился в Казанском университете.
«В 1816 г. Сергей Тимофеевич уехал с молодой женой в оренбургские усадьбы свои и прожил там, с некоторыми перерывами, десять лет. Там он стал тем, кем мы его знаем: семьянином, сельским хозяином, страстным рыболовом и охотником. За время деревенской жизни у Аксаковых родилось восемь детей.
В 1826 г. необходимость дать образование подросшим сыновьям и дочерям заставила их переехать в Москву, где отец начал служить то на «цензурном поприще» (в 1827-1832 гг. был цензором в Московском цензурном комитете), то «по учёной части» (с 1833 г. стал инспектором Константиновского землемерного училища, осуществил преобразование его в Межевой институт и с 1835 по 1838 г. был его первым директором).
Но служба, сколь бы важна или интересна ни была, никогда не становилась главным в его жизни.
Посему, как указано в «отставном» документе от 24 января 1839 г., «объявитель сего, коллежский советник Сергей Тимофеев сын Аксаков от роду 48 лет, из дворян, родового имения у него в Оренбургской губерний в Белебеевском уезде 423 души и Симбирской губернии в Ставропольском уезде 374 души, по прошению, уволен, за болезнию, вовсе от службы...»
«Сергей Тимофеевич любил жизнь, любил наслаждение, - вспоминал его младший сын Иван Аксаков, - он был художник в душе и ко всякому наслаждению относился художественно. Страстный актёр, страстный охотник, страстный игрок в карты, он был артистом во всех своих увлечениях: и в поле с собакой и ружьём, за карточным столом.
Он был подвержён всем слабостям страстей человека, забывал нередко весь мир в припадке своего увлечения, уже женатый, проводил он целые дни за охотой, целые ночи с картами; но, зная за собой это свойство, он был чужд всякой гордости к ближнему, напротив, отличался постоянно снисходительностью.
Это-то качество и дало ему возможность развить в себе тёплую объективность, которая составляет такую прелесть «Семеиной хроники», которая чуждается всякой экзатерации, резкости, полна любви и благоволения к людям и отводит место каждому явлению, признавая его причинность, доброту и дурное в жизни.
Радушный и добрый от природы, он обладал умом чрезвычайно ясным и трезвым.
Эта ясность омрачалась пылкостью и страстностью, - но когда годы и болезни умерили пыл и обуздали страсти, ум его освободился из-под гнета, достиг той степени спокойного, объективного отношения к жизни, которая так поражает читателя в его сочинениях».
Размышляя над особенностями своего таланта, Аксаков специально указывал, что ему не хватает духа «изобретения», что он может писать, только стоя «на почве действительности», что он может быть только «передатчиком» жизненного материала: «Заменить... действительность вымыслом я не в состоянии... Я ничего не могу выдумывать: к выдуманному у меня не лежит душа... я уверен, что выдуманная мною повесть будет пошлее, чем у наших повествователей. Это моя особенность...»
Даже элементарная словесная изобразительность оказывается Аксакову вроде бы «не по плечу». Впрочем, в отказе от неё скрывается какой-то особенный, джентльменский «шик». Так, осенью 1852 г. он заметил в письме к молодому своему приятелю художнику Константину Трутовскому: «Я ненавижу холод и потому не люблю осенние морозы. Все красивые выражения насчет полей, посеребренных морозной пылью, для меня не имеют смысла. Я вижу тут смерть, белый саван и более ничего».
В юности отсутствие «дара чистого вымысла» представлялось Аксакову «крайней односторонностью и препятствием на пути в литературу».
Кошелев В.А., Сергей Тимофеевич Аксаков / Вестник истории литературы и искусства / Под ред. Г.М. Бонгард-Левина, Том 1, М., «Собрание»; «Наука», 2005 г., с. 390-391.
С конца 1820-х годов дом Аксаковых стал одним из центров литературной жизни Москвы.
Начиная с 1840-х годов на «субботах» в доме Аксаковых шли споры между западниками и славянофилами.
«В 1839 г. Сергей Тимофеевич оставил службу. И принялся жить «свободно и спокойно»: в домашних хлопотах и «посреднических» делах при ссорах между многочисленными друзьями. В подобных делах Сергей Тимофеевич пребывал постоянно: одних мирил, являя собою образец рассудительности, других успокаивал, представая сам человеком крайне доброжелательным.
Может быть, из-за этой «семейственности» и доброжелательности к людям к нему и к его дому тянулись замечательные деятели русской культуры.
В юности - Державин и адмирал А.С. Шишков, в зрелые лета - Пушкин и князь П.А. Вяземский, Лермонтов и Хомяков. В старости - Тургенев, Лев Толстой, Тарас Шевченко. На всю жизнь ближайшим другом Аксакова остался Н.В. Гоголь.
Семейство Аксаковых стало своеобразным «культурным гнездом» Москвы, средоточием духовного общения деятелей культуры нескольких поколений.
Для всех глава этого семейства рано стал выступать в роли «старика Аксакова» или даже - Отесеньки. Ещё в детстве Константин пробовал - в специальных записных тетрадях - составить полный список «отесенькиных друзей»: этот список едва уместился на десятке страниц».
Кошелев В.А., Сергей Тимофеевич Аксаков / Вестник истории литературы и искусства / Под ред. Г.М. Бонгард-Левина, Том 1, М., «Собрание»; «Наука», 2005 г., с. 392.
«На берегу живописной речки Вори, в нескольких верстах от Троице-Сергиевской лавры, расположилась усадьба Абрамцево. Ещё издали, от Хотьковского холма, виден построенный на небольшой возвышенности старинный барский дом с мезонином. Со всех сторон он окружён прекрасным парком, большим, тенистым, с вековыми липами и березами. В парке есть пруд с коричневой, настоенной на еловых корнях водой, затянутой у берегов зелёной ряской. Есть заросли орешника, земляничные полянки, грибные уголки. И трудно здесь понять, где кончается парк и где начинается лес. За парком поэтичные русские просторы - поля, луга. Здесь акварельно нежны восходы, пленительны тихие закаты, торжественны вечера, особенно когда лёгкий ветерок доносит благовест из ближнего Хотьковского монастыря. Неудивительно, что Абрамцево так любил его владелец, Сергей Тимофеевич Аксаков, автор знаменитой книги «Детские годы Багрова-внука». Неудивительно, что сюда так охотно ездили в сороковых-пятидесятых годах XIX века и так подолгу гостили здесь Гоголь, Тургенев, Толстой, Тютчев, Хомяков, Грановский, Мочалов, Щепкин, Гильфердинг - цвет московской интеллигенции. [...]
Времена Аксакова прошли. Именье наследовали дочери, но и они ненадолго пережили отца. После них в именье появились новые хозяева».
Смирнова-Ракитина В.А., Валентин Серов, М., «Молодая гвардия», 1961 г., с. 68-69.
Точнее: приобрёл имение промышленник и меценат Савва Иванович Мамонтов, где продолжали жить и работать русские художники…
Наиболее известные произведения Сергея Аксакова: «Записки об уженье рыбы» (1847); «Записки ружейного охотника Оренбургской губернии» (1852); «Семейная хроника» (1856) и «Детские годы Багрова-внука» (1858).
Регистрация на конференц
Страница конференции во ВКонтакте: 
