Россия (СССР)
Наедине с тобою, брат,
Хотел бы я побыть:
На свете мало, говорят,
Мне остаётся жить!
М.Ю. Лермонтов, Завещание.
Русский поэт, писатель.
М.Ю. Лермонтов родился болезненным и воспитывался без матери (она умерла) и отца в имении бабушки.
«Елизавета Алексеевна Арсеньева, урождённая Столыпина, пензенская помещица, влиятельная и властная барыня, брившая для поучения бороды крепостных, не доверявшая книжникам, говорившая про Пушкина, что он добром не кончит, несчастливая в замужестве, схоронившая молодую дочь, лелеявшая единственного внука. Жития её было семьдесят два года (1773-1845). Вот и всё. Да славится её имя во веки веков! Она одна дала Лермонтову всю любовь, которой не дал ему отец, уже не могла дать мать, ещё не могли дать грядущие поколения, в которой отказали ему множество знакомых и современников. Одна - против вздорных, слепых, надменных, ленивых, алчных, желающих истребить и истребивших, каждый день, каждое мгновение, всей жизнью, не имеющей значения и цены без него. И Лермонтов был любим, как только может быть любим человек. Неисчислимая любовь к нему всех, кто был, есть и будет потом, - не больше той, одной, бабушкиной. Мы всегда будем его видеть таким, каким она его видела: осененным божественным даром, хрупким, беззащитным перед обидой и гибелью и - несказанно красивым».
Ахмадулина Белла, Лермонтов. Из архива семейства Р./ Сны о Грузии, Тбилиси, «Мерани», 1979 г., с. 514.
«Лишённый из-за болезни «… возможности развлекаться обыкновенными забавами детей, он начал искать их в самом себе. Воображение стало для него новой игрушкой. […] в маленьком Лермонтове произошёл своего рода переворот, и он начал сочинять так рано, как, пожалуй, никто из наших великих не начинал. Вообще у него всё было не по годам: мальчиком он писал вполне взрослые, отточенные стихи; отроком мыслил не просто зрело, а как пристало настоящему мудрецу; впервые влюбился десяти лет от роду, причем по-настоящему, по-мужски; с младых ногтей мучился страхом смерти, а если ребёнок постоянно думает о небытии, то от него точно жди «Патетической симфонии», теории относительности, «Мёртвых душ»; учась в Благородном пансионе при Московском университете, он уже был похож на сердитого старичка.
Недаром товарищи его не любили ни в пансионе, ни в университете, который пришлось оставить по причине академической неуспеваемости, ни потом, в Школе гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров, - не любили больше за то, что он был слишком не такой, как все, и ненормально самолюбив.
Заметим, что эгоцентризм Михаила Юрьевича по молодости лет складывался из того, что он
1) как Гоголь, чувствовал в себе предназначение необыкновенное,
2) стеснялся своего мелкотравчатого дворянства,
3) был нехорош собой.
Против правды не пойдёшь: Лермонтов действительно был мал ростом, кривоног, простоват лицом, очень плотен торсом и отличался непропорционально большой головой, какие бывают у карликов и детей. Между тем он был чрезвычайно влюбчив, боготворил женщину, и, может быть, основной движущей силой его творчества на первых порах оказался комплекс, который вытекал из противоречия между отталкивающей внешностью и ощущением права на всех хорошеньких провинции и столиц. То-то он был сильно озлоблен против прекрасной половины человечества и оттого желчен, мелко мстителен, изобретательно жесток до такой степени, что позволял себе поступки, на которые не отважится даже относительно порядочный человек».
Вячеслав Пьецух, Тяжёлые люди, или проведение и поэт, «Литературная газета», 2003 г., № 6.
«Наружность его была весьма невзрачна; маленький ростом, кривоногий, с большой головой, с непомерно широким туловищем, но вместе с тем весьма ловкий в физических упражнениях и с сильно развитыми мышцами. Лицо его было довольно приятное. Обыкновенное выражение глаз в покое несколько томное... Волосы у него были тёмные, но довольно редкие, с светлой прядью немного повыше лба, виски и лоб весьма открытые, зубы превосходные - белые и ровные, как жемчуг... Умственное развитие его было настолько выше других товарищей, что и параллели между ними провести невозможно. Он поступил в Школу уже человеком, много читал, много передумал; тогда как другие ещё вглядывались в жизнь, он уже изучил её со всех сторон; годами он был не старше других, но опытом и воззрением на людей далеко оставлял их за собой». Строки этих записок, так и оставшихся лишь начатыми, мучительно рождались под пером близкого приятеля поэта, у которого Лермонтов бывал дома в Москве, с которым повседневно встречался в Петербурге и на Кавказе, которого сделал мишенью острот и эпиграмм, как, впрочем, и многих других, не желая им зла. Имя этого человека - Николай Мартынов, убийца поэта. Незадолго до смерти, в старости он несколько раз начинал и бросал писать воспоминания о самой тяжкой странице своей долгой жизни, надеясь «облегчить тушу». Но так и не смог».
Веретин А.И., Петров Г.Ф., Мариинский дворец в истории Санкт-Петербурга и России, СПб, «Экополис и культура», 1995 г., с. 25.
«Роковая развилка в судьбе Лермонтова - переезд из Москвы в Петербург в 1832 году и последовавший за этим выбор: Петербургский университет или школа гвардейских прапорщиков и кавалерии-ских юнкеров.
Лермонтову было жаль незачтённого года, проведённного в Московском университете, и он решил переменить биографию - сделаться военным.
Мы, знающие, чем всё кончилось, можем горестно воскликнуть, жаль было незачтённого студенческого года, а в итоге - преждевременно оборвавшаяся, «незачтённая» жизнь! Спору нет, поступи Лермонтов в Петербургский университет, и в его жизни появились бы шансы найти более адекватную себе среду и может быть, покончить с роковым своим одиночеством.
Но имеем ли мы право в целях благополучия исправлять судьбу гения? Одиночество было его призванием, соответствовало его пророческому статусу в мире. Окончи он университет - глядишь, был бы наконец «социализирован» в среде профессиональных литераторов с их неизбежной «партийной» этикой, взаимными противостояниями, требованиями сокрытия партийных тайн и проведения определённой «линии»! Мы уже знаем, какую цену за партийную принадлежность платит талант: от него требуют, чтобы верность жизни он заменил верностью «направлению» и измены не прощают. Все эти законы партийной лояльности - не для Лермонтова.
Да и нам он дорог именно как одинокий судья и свидетель эпохи, не корректирующий своих наблюдений под влиянием очередной идейной моды и догмы.
Юнкерская школа с её специфическим духом - смесью казармы и богемы - очень плохой «университет» для нашего юноши, но её агрессивности не хватает на то, чтобы пленить дух. Здесь наш поэт сохраняет свое изгойское одиночество, а его интровертность, спрятанная глубже, накапливает взрывные энергии. Напротив, университет и ожидаемая вслед за ним карьера профессионального литератора чреваты куда большей репрессией своевольного романтического духа, призвание которого - одинокая борьба. Здесь - жёсткая дилемма: быть либо предельно чутким медиумом, выражающим таинственный ропот космических стихий, либо исполнителем изменчивых социальных заказов.
Учтём и то обстоятельство, что из университета путь вёл в замкнутую субкультуру передовых интеллектуалов, из школы юнкеров - в открытую и пеструю, разнообразную, как сама Россия, провинциальную кавказскую среду».
Панарин А.С., Завещание трагического романтика / Русская культура перед вызовом постмодернизма, М., Институт философии РАН, 2005 г., с. 70-71.
Интересно, что в дневнике его литературного героя Григория Печорина, можно прочесть: «Я никогда не был подлым, агрессивным человеком. Но все окружающие видели подлеца в моём лице, видели черты предательства, и эти черты, в конце концов, появились».
Лермонтов М.Ю., Герой нашего времени / Стихотворения. Проза, М., «Школа-пресс», 1999 г., с. 430.
Самым знаменитым выпускником Школы гвардейских подпрапорщиков «… был, несомненно, Михаил Лермонтов (столь раздражавший императора Николая). Похоже, бесстрашие, даже безоглядность тогда особенно ценились среди воспитанников. Лермонтов же и в жизни своей всегда был готов к крайней опасности. Здесь же, на манеже, он попытался показать свою удаль: вскочил на невыезженную лошадь, был сброшен; всполошились и другие лошади, одна из которых сильным ударом разбила юнкеру ногу. Юного поэта вынесли тогда с манежа без чувств. Нога его после будет кривой, за что его будут поддразнивать однокашники. И после, прихрамывая, он черпал в обретенном недуге байронический взгляд на мир (знаменитый английский поэт был отмечен сходным физическим недостатком)».
Федякин С.Р., Мусоргский, М., «Молодая гвардия», 2009 г., с. 37.
В 1837 году, на следующий день после дуэли А.С. Пушкина прошёл слух о его смерти… Молодой корнет лейб-гвардии гусарского полка М.Ю. Лермонтов пишет первую часть стихотворения «Смерть поэта», сразу ставшую известной: стихи массово переписывались от руки в и заучивались наизусть. Через 10 дней, после спора с другом о взаимоотношениях Пушкин-Дантес, он дописал заключительные 16 заключительных строк стихотворения: «А вы, надменные потомки…» и т.д., вызвавшие негодование царского двора. Поэт был арестован. Пока он находился под арестом, на клочках бумаги, в которую заворачивали хлеб и при помощи вина, печной сажи и спички, написал стихотворения: «Когда волнуется желтеющая нива...», «Я, Матерь Божия, ныне с молитвою...», «Кто б ни был ты, печальный мой сосед...». Через месяц по указу царя М.Ю. Лермонтов был переведён из гвардейского полка, расквартированного в Санкт-Петербурге в обычный полк, стоявший на Кавказе - в Тифлисе…
«Пример цельной биографии - М. Лермонтов. В шалости и мальчишестве он проявлял творческий порыв, который позволял ему как отважно командовать лихим батальоном, так и присесть на ручку кресла в кабинете редактора А.А. Краевского и как бы невзначай сочинить «И скучно, и грустно, и некому руку подать...»; прославить Демона в православной стране, написать (и издать в 1837 г. в «самиздате»!) великие обличительные строки, завершающие «На смерть поэта» (их полезно и сегодня читать правителям России), и после этого глупо умереть совсем юным на горе Машук от пули не умеющего стрелять человека, который, к тому же, считал Лермонтова своим лучшим другом... Можно лишь горевать о ранней смерти столь невероятно одарённого человека, но его жизнь - это жизнь по избранной им самим судьбе!»
Аллахвердов В. М., Психология искусства. Эссе о тайне эмоционального воздействия художественных произведений, СПб, «ДНК», 2001 г., с. 101.
Вспоминает граф А.А. Игнатьев: «Я встречал Мартынова в Париже. Мы, тогда молодые, окружили его, стали дразнить, обвинять: «Вы убили солнце русской поэзии! Вам не совестно?» - «Господа, - сказал он, - если бы вы знали, что это был за человек! Он был невыносим. Если бы я промахнулся тогда на дуэли, я бы убил его потом. Когда он появлялся в обществе, единственной его целью было испортить всем настроение. Все танцевали, веселились, а он садился где-то в уголке и начинал над кем-нибудь смеяться, посылать из своего угла записки с гнусными эпиграммами. Поднимался скандал, кто-то начинал рыдать, у всех портилось настроение. Вот тогда Лермонтов чувствовал себя в порядке». Такой был характер, очень язвительный, может быть, и несчастный - это я уж от себя добавлю. Как близко оказывается от нас 1841 год! Убийца Лермонтова рассказал об этом Игнатьеву, Игнатьев - мне, я – вам».
Кончаловский А.С., Низкие истины, М., Коллекция «Совершенно секретно», 1999 г., с. 30.
Мартынов – «… убийца Лермонтова тоже порывался написать воспоминания о поэте (как-никак он знал его много лет!) и, очевидно, хотел в какой-то мере оправдаться перед современниками и потомками. Он дважды начинал свои записи и оба раза бросал, написав по несколько страниц; дальше воспоминаний об учёбе в юнкерской школе Мартынов не пошёл. Мартынов прожил 60 лет и умер спустя 34 года после дуэли».
Лаврин А.П., Хроники Харона: энциклопедия смерти, Новосибирск, «Наука», 1995 г., с. 617.
«Мартынов, убивший на дуэли Лермонтова, завещал не писать на могиле его имени и не ставить себе никакого памятника. Какое различие с Дантесом, до конца своей долгой и благополучной жизни убеждённого в том, что у него не было «другого выхода» (хотя выход был совсем простой - пожертвовать своей внешней честью ради внутренней)».
Лихачёв Д.С., Заметки и наблюдения: из записных книжек разных лет, Л., «Советский писатель», 1989 г., с. 332.
На его творчество явно оказали влияние произведения Джорджа Байрона и А.С. Пушкина.
