Россия (СССР)
Русский писатель, автор романов: «Обыкновенная история», «Обломов» и «Обрыв».
В 1852-1854 годах плавал на фрегате «Паллада». С 1856 года - цензор Министерства внутренних дел, в 1862-1863 - главный редактор газеты «Северная почта», того же министерства.
«Творчество Гончарова - холодный душ, прививка против розовых соплей, голубых слюней, «сердечных излияний» (его термин!), безумных мечтаний, безбрежного идеализма. Умный Гончаров видел нигилистов, видел народников, видел народовольцев и смерть Александра Освободителя. Видел и понял, что за этими розовыми идеалами идут свинцовые времена, что идеализм кончится деспотизмом. За розовым и голубым жеманством шло красное палачество. Его книги были пророчеством, спасительным для России. Не помогло. Наплевали и пошли дальше. Вообще на всех фронтах у Гончарова нарисовался полный облом. Он хотел предостеречь - и не был услышан. Он хотел «влиять на умы молодёжи» (печатался в «Современнике», не где-нибудь!), но молодёжь была левая и ему не поверила. Он ясно видел обрыв, к которому бежала Россия, как его безрассудная Вера, чтобы беззаконно отдаться нигилизму и левым идеям, как Марку Волохову с ружьём, питающемуся чужими подачками (за счёт того общества, которое он хотел разрушить). Иван Гончаров стоял в засаде над этой пропастью во ржи, над этим обрывом, и хотел поймать Россию на лету, как заблудившегося, неосторожного ребёнка - и не поймал. А свою жизнь он устроил по-человечески. Захотелось увидеть мир, а денег не было. (Он не кропал. Он писал, писал редко, взвешенно, шлифуя слова, как драгоценные камни: неяркий и неброский жемчуг, водившийся когда-то в наших реках.) И вот он нанимается в 1852 году секретарём. Секретарём к адмиралу Е.В. Путятину, в кругосветку, на фрегат «Паллада» […] Он оставил нам (через век и 15 лет!) три задачки, а решения всё ещё нет. Современникам он оставил три «проклятых», роковых вопроса, поэтому левые радикалы поспешили проклясть и заклеймить его. Иностранным читателям, позавчерашним и сегодняшним, он оставил учебник, по которому можно изучать Россию. Академическое издание. Беспощадная объективность. Норма, а не патология, как у Достоевского. Просто жизнь. Какова же жизнь и какова же норма?
«Обыкновенная история» - вот норма жизни ещё с пушкинских времён: «Блажен, кто смолоду был молод, блажен, кто вовремя созрел...» Разве это не история старшего и младшего Адуевых? «Кто постепенно жизни холод с годами вытерпеть сумел...» «Кто в двадцать лет был франт и хват, а в тридцать выгодно женат. Кто в пятьдесят освободился от частных и других долгов, кто славы, денег и чинов спокойно в очередь добился...» Вы не забыли, что русская литература служит обедню в храме, построенном Пушкиным? И не страшно ли вам? Молодой Саша Адуев был восторжен и глуп, а дядюшка Пётр Иваныч учил его жизненной премудрости. А потом он вошёл во вкус, дослужился, взял в приданое 1000 душ и стал холодным, бездушным чиновником, функционером, хуже дядюшки.
Жуткая закономерность: в тридцать лет российский бюрократ превращается в скотину в вицмундире, и всё человеческое в нем умирает. И мрёт от горя, тоски и нежити жена дядюшки, поэтическая Лиза. За десять лет добрый и умный муж довел её до чахотки и до желания умереть.
Гоголь мелкого чиновника пожалел, Чехов будет над ними издеваться, будет их ненавидеть. Салтыков-Щедрин посмеется, правда, без чеховской личной злости и пристрастия. А Гончаров просто констатирует: в России служба приводит чиновника к утрате всего человеческого. И чем больше денег, тем меньше души. Чиновник должен стать зомби, функционером, должен бессмертную душу свою потерять. Это закон.
И должен брать, если он беден и без видов, как Иван Матвеевич (у Гончарова в «Обломове»), который «записывает мужиков» и копит трёх- и пятирублевки. Но не это самое худшее. Гончарову предстояло понять, от чего погибнет Россия. Он не знал как, но знал - от чего. От Российской империи до наших дней этот диагноз: обломовщина. У сильно «задушевного» идеалиста и мечтателя Обломова были землица, крепостные, имение. Он пролежал на диване и то, и другое, и третье. Мечтать вредно, заноситься вредно, считать себя пупом земли - вредно. За Обломовых работают Штольцы: умные, бодрые, деятельные немцы. У них сначала ничего нет, но они всё наживут, да ещё и Обломовым помогут, и женятся на их невестах, и будут счастливы. Россию спасают немцы. И цари у нас, кстати, с Екатерины II, - из немцев. И детей Обломовых добрые немцы воспитают. А хватит ли немцев на Россию? Россия пролежит на диване и свои ресурсы, и своих людей, и вся изойдёт в пустых мечтах, но в час «X» штольцев не хватит, власть возьмут лакеи Захары, такие же неряхи и распустёхи, как их баре, но ещё и неграмотные, а руководить ими будут такие ранние швондеры, как хам Тарантьев. Они уничтожат или изгонят штольцев и поработят обломовых, но толку будет мало: даже порабощённые, под кнутом, обломовы будут плохо работать, а Захары будут плохо ими руководить. А продолжение - в «Обрыве». Нигилист Марк, который и обедает-то остатками от обеда в Верином имении (по милости Райского), имеет за душой одного Прудона, что, мол, собственность - это кража. Ещё у него есть широкополая шляпа и ружьё. И со всем этим «инвентарем» он зовёт Веру, обещая свободную любовь. Но звать-то некуда. Он сам бездомен. Под обрыв - и в кусты. Вера раскается, её простят, её возьмет за себя верный друг, богатый и учёный помещик. А вот Россия раскаяться не захотела, и помещика - друга или брата Райского не нашлось. И всё закончилось не собственностью, а кражей. Под обрывом, в кустах».
Новодворская В.И., Поэты и цари, М., «Аст», 2009 г., с. 38 и 39-41.
«К условиям творчества Гончарова, кроме его медлительности, относилась и тяжесть самого труда, как орудия творчества. Сомнения автора касались не только существа его произведений, но и самой формы в её мельчайших подробностях. Это доказывают его авторские корректуры, которые составляли, подобно корректурам Толстого, истинную муку редакторов. В них вставлялись и исключались обширные места, по нескольку раз переделывалось какое-либо выражение, переставлялись слова, и уже подписанная к печати корректура внезапно требовалась обратно для новой переработки. Поэтому рабочая сторона творчества доставалась ему тяжело. «Я служу искусству, как запряжённый вол», - писал он Тургеневу.
Вспоминая свою литературную деятельность, он сказал мне в 1880 году: «Помните, что говорит у Пушкина старый цыган Алеко: «Ты любишь горестно и трудно, а сердце женское шутя», вот так и я пишу - горестно и трудно, а другим оно даётся шутя».
Эта «горестная и трудная» работа для успеха своего нуждалась и в особой обстановке.
С одной стороны, он - русский человек до мозга костей - не был способен к размеренному, распределённому на порции труду - по столько-то страниц в день, как это делал, например, Золя, а с другой стороны, когда внешние обстоятельства и личное настроение складывались гармонически, он был способен работать запоем».
Кони А.Ф., Иван Александрович Гончаров / Воспоминания о писателях, М., «Правда», 1989 г., с. 58.
И.А. Гончаров рассуждал о «… двух вариантах творческого процесса, определяемых тем, что преобладает в художнике, «ум или фантазия и так называемое сердце». У писателей, которых Гончаров относит к первой группе («сознательное творчество»), «ум тонок, наблюдателен и превозмогает фантазию и сердце». У писателей иной породы («бессознательное творчество») «при избытке фантазии, и при - относительно меньшем против таланта - уме образ поглощает в себе значение, идею». К последним Гончаров относил самого себя, опираясь, вернее всего, на отзыв В. Г. Белинского (статья «Взгляд на русскую литературу 1847 года»), в котором автор романа «Обыкновенная история» как преимущественно поэт-художник противопоставлялся автору романа «Кто виноват?» как преимущественно поэту мысли…»
Краснощёкова Е.А., И.А. Гончаров: Мир творчества, СПб, «Пушкинский фонд», 1997 г., с.11.
«Учёный ничего не создаёт (В случае создания изобретений или методик - это точно не так - Прим. И.Л. Викентьева), а открывает готовую и скрытую в природе правду, а художник создаёт подобие правды, то есть наблюдаемая им правда отражается в его фантазии, и он переносит эти отражения в своё произведение. Это и будет художественная правда. Следовательно, художественная правда и правда действительности - не одно и то же. Явление, перенесённое целиком из жизни в произведение искусства потеряет истинность действительности и не станет художественной правдой. Поставьте рядом два-три факта из жизни, как они случились, выйдет неверно, даже неправдоподобно. Отчего же это? Именно от того, что художник пишет не прямо с природы и с жизни, а создаёт правдоподобие их. В этом и заключается процесс творчества».
Гончаров И.А., Русские писатели о литературном труде, Том 3, М., «Советский писатель», 1955 г., с. 95.
«Когда кто-то поинтересовался у известного писателя Ивана Александровича Гончарова, почему он, прекрасный беллетрист, человек интересных взглядов и большого ума, так и ходит бобылём, не найдя себе спутницы жизни, Гончаров ответил (может быть, задумчиво, а скорее всего, печально):
- В ум не поцелуешь».
Таранов П.С., Управление без тайн: новая книга руководителя, Симферополь, «Квадранал», 2003 г., с. 142.
Регистрация на конференц
Страница конференции во ВКонтакте: 
