Власти как Внешние обстоятельства
Биографии, автобиографии и мемуарыРазличные воспоминания о творчестве и творцах…
ПублицистикаПублицистические произведения о проблемах и вопросах творчества
X
Во времена Сталина «Для Мандельштама, как и для Ахматовой, настанет час взмолиться о чаше - чтобы мимо, чтобы помиловали. Ахматова сделает это ради несчастного сына холодными «сталинскими» стихами; Мандельштам сдастся измученным глазам «нищенки подруги», перекошенному страхом рту жалкого брата и собственной усталости, он введёт Сталина в стихи - мастеровитые, как и всё, что выходило из-под его пера, но мёртвые. Искушённый в поэзии и сервилизме вождь не поддался на удочку, сразу увидев, насколько эти чеканные строчки слабее вырвавшейся из сердца хулы про кавказского горца или ходившего по рукам «Фаэтонщика»:
«Он безносой канителью
Правит, душу веселя,
Чтоб вертелась каруселью
Кисло-сладкая земля...»
Поняв, что чаши не избежать, Мандельштам плюнул на всё и бодро понёс свой крест на Голгофу. Да, бодро, ибо поразительна поэтическая мощь его чёрных воронежских дней, на такую высоту не поднимался ни он сам, ни какой другой поэт века, да и что может быть выше Голгофы?
В упомянутой мною книге Никиты Струве найден ключ к такому сложному явлению, как Осип Мандельштам. Во главу своего исследования он поставил понятие судьбы в христианском смысле: не слепой рок, а свободное исполнение человеком Божьего замысла. «Мандельштам, - пишет Струве, - не только не ушёл от своей судьбы, он пошёл ей навстречу, выбрал её и овладел ею. 16 строчек о Сталине в ноябре 1933 года никак нельзя рассматривать как случайность, как безрассудное дерзновение: они сердцевина жизненного и творческого пути, его итог и предопределение».
Неужели личная судьба и в самом деле должна подтверждать правоту поэта? Когда-то Кюхельбекер сказал: «Тяжка судьба поэтов всей земли, но горше всех - певцов моей России». Пушкин и Лермонтов сознательно шли на пулю. Их роковые поединки не имеют ничего общего с галантными дуэлями Фердинанда Лассаля и Эвариста Галуа, хотя и тут был смертельный исход. Но одно дело, когда к барьеру ведут правила рыцарской игры, другое - давление жизненных обстоятельств и собственный неотвратимый посыл. Пуля подтвердила поэтическую правоту Гумилёва и Маяковского (правотой может быть и расплата за измену поэзии), петля - Есенина и Цветаевой; Блок был заморен голодом с собственного согласия, Клюев сгинул то ли в ссылке, то ли в лагере, та же участь постигла Клычкова, Хармса и Введенского, Пастернака затравили, список можно бесконечно расширять.
Случалось в большом поэтическом хозяйстве России, что Орфей выводил из ада Эвридику: трагическая жизнь Ахматовой увенчалась признанием и славой. Но это исключение.
Может, потому и не могла так долго состояться поэтическая судьба гениального Тютчева, что великий любовник, остроумец и баловень гостиных не искупил её жертвой? Коли твой голос прорезал смутное многоголосье, вырвался из хора, то подтверди кровью своё право «глаголом жечь сердца людей».
Ахматова говорила, что не могла бы пожелать поэту Мандельштаму лучшей судьбы, она. восхищалась арестом и ссылкой Бродского: ему делают прекрасную судьбу.
Надо сказать, что на Западе к поэту подобных требований не предъявляют. Судьбы Вийона, Шенье, Клейста нетипичны. Более естественны академические лавры и почести. Нынешние ведущие советские поэты тоже не гибнут, а становятся секретарями СП и лауреатами. Прежде наша родина куда строже спрашивала с лироносцев.
Но даже в ряду отечественных поэтов-страдальцев, поэтов-жертв участь Мандельштама беспримерна. Прежде всего - по сознательности и твёрдости выбора, именно выбора, а не пассивного принятия. У него не было никаких иллюзий, когда он выбирал, - он встал и пошёл...»
Нагибин Ю.М., Голгофа Мандельштама / По пути в бессмертие, М., «Аст»; «Взои», 2004 г., с. 47-48.
