Россия (СССР)
Отечественный танцовщик, хореограф и балетный педагог. Фамилия при рождении - Баланчивадзе Георгий Мелитонович.
С пяти лет мать обучала Георгия игре на фортепиано.
В 1923 году он впервые выступил как балетмейстер в Петрограде.
В 1924 году Баланчин с группой артистов оперы и балета выехал за рубеж. В Европе он сотрудничал с антрепренёром С.П. Дягилевым и с композитором И.Ф. Стравинским. Именно С.П. Дягилев придумал для Баланчивадзе европеизированный вариант его фамилии – Баланчин.
Баланчин стал следующим - после Б.Ф. Нижинской - хореографом труппы «Русского балета Сергея Дягилева», где поставил 10 балетов.
Во время одного спектакля Баланчин травмировал колено. Это обстоятельство ограничило его возможности как танцовщика, но дало ему время для занятий хореографией.
С 1934 года – по приглашению американского мецената – Баланчин работает в США, где он создал профессиональную балетную труппу, пополняющуюся в основном за счёт выпускников своей балетной школы.
В 1968 году, во время гастролей в СССР «…русские критики, как и большинство английских за двенадцать лет до того, нашли, что в исполнении американцев нет души». Не удовлетворил советских зрителей и уровень мастерства труппы: газон надо было выращивать двести лет. В Ленинграде публика проявила больше энтузиазма: Карибский кризис миновал, а Баланчин, расчувствовавшись, дал бесплатный утренний спектакль для творческих работников - платные билеты распространялись по предприятиям города. Но зато в Грузии, где Баланчин оказался впервые в жизни, царил полный восторг: «Нас, оказывается, и в Нью-Йорке знают! Нас, а не русских!» Поклонение Баланчин встречал не всегда, скорее уважение как добротный профессионал. […] Но Баланчин-балетмейстер был очень трудоспособным; только в Нью-Йоркском городском балете он поставил 200 (!) номеров и отличался хорошими организаторскими способностями, без чего в Америке не спорится никакое дело. Верен он был и своей установке на отсутствие звёзд в труппе, особенно звёзд-мужчин, часто повторяя, что в его театре единственная звезда в каждом спектакле - балетмейстер. Поскольку это относилось и к другим балетмейстерам, время от времени работавшим в театре, и поскольку дело было в Америке, это не выглядело столь уж нескромно. Лишь в самом конце карьеры он вынужден был терпеть рядом с собой подлинную звезду: в городской театр балета был приглашён Михаил Барышников, надёжный, как говорят американцы, «заполнитель залов»…».
Марк Рейтман, Знаменитые эмигранты из России. Очерки о россиянах, добившихся успеха в США, Ростов-на-Дону, «Феникс», 1999 г., с. 199-200.
Разговор с балериной Анной Полаженко в 2005 году: «К тому времени я уже являлась солисткой и в течение четырех лет под руководством самого Баланчина и его помощников участвовала в четырнадцати его балетах, включая «Серенаду», «Симфонию до мажор», «Четыре темперамента», «Агон», «Кончерто барокко». Помню, всё со страхом ожидали первого приезда Баланчина, однако работать с ним оказалось легко. Он никогда не сердился. Может быть, нам не сразу удалось перестроиться, усвоить его стиль, но моей работой он был доволен. Нас приятно удивило, что с Баланчиным возник очень хороший контакт. После спектакля, как правило, вместе отправлялись ужинать, по два-три часа проводили за разговорами. Потом, в Америке, я узнала, что многие танцовщики, проработавшие с Баланчиным по двадцать лет, ни разу не общались с ним за пределами репетиционного зала. Мне же приходилось контактировать с ним особенно тесно, поскольку я, продолжая танцевать, стала режиссёром «Женевского балета».
- Кажется, Баланчин очень хотел найти себе применение в Европе.
- Да, он прекрасно там себя чувствовал, был подлинным европейцем. А однажды мы говорили о «New York City Ballet», и он сказал: «It became an institution!»
- В каком смысле?
- Мол, труппа превращается в механизм, в систему! И ещё добавил: «It can run without me», - подразумевая под этим, что больше не нужен. Так он говорил о своем детище... Баланчин часто приезжал в Европу и задерживался дольше запланированного. Мне всегда казалось, что он находил здесь более подходящую атмосферу, обретал людей, которые его не боялись. Тогда как в Нью-Йорке вокруг него сложилась довольно забавная атмосфера. Окружавшие его молодые балерины считали: главное - доставить ему удовольствие. Они относились к нему как к волшебнику, каждое его слово, каждый шаг интерпретировался много раз и часто по-разному. А здесь, в Европе, ему достаточно было сказать что-то один раз - и всё.
- Но, кажется, такую атмосферу отчасти создавал он сам. Может быть, потом самого его это стало тяготить, но танцовщики мне рассказывали, что тремя репетиций он останавливал танец и повторял: «I am wonderful!»
- Об этом я ничего не знаю. Мне кажется, у него было полное и безусловное уважение к своему искусству. Однажды, обсуждая с ним будущее его труппы, я спросила: «Что будет с вашим Балетом после вас?» Он ответил: «Умрёт вместе со мной».
Мейлах М., Эвтерпа, ты? Художественные заметки. Беседы с артистами русской эмиграции. Том 1, Балет, М., «Новое литературное обозрение», 2008 г., с. 367.
Регистрация на конференц
Страница конференции во ВКонтакте: 
