Отечественнй поэт.
Чёрный Саша - литературный псевдоним Александра Михайловича Гликберга, взятый «в противовес» псевдониму символиста Андрея Белого…
В 1905 году переехал в Санкт-Петербург, где стал печатать сатирически стихи, пользовавшиеся большой популярностью.
В 1906–1907 годах прослушал курс лекций в Гейдельбергском университете.
«… меньше всего походил он на баловня славы: очень чуждался публичности, жил (вместе с седоватой женой) в полутёмной петербургской квартирке, как живут в номере дешёвой гостиницы, откуда собираются завтра же съехать. Кроме книг (а он всегда очень много читал), там не было ни одной такой вещи, в которую он вложил бы хоть частицу души: шаткий стол, разнокалиберные гнутые стулья. С писателями он почти ни кем не водился, лишь изредка бывал у Куприна и Леонида Андреева, которые душевно любили его. Да и там при посторонних всё больше молчал, и было в его молчании что-то колючее, желчно-насмешливое и в то же время глубоко печальное. Казалось, ему в тягость не только посторонние люди, но и он сам для себя. […]
Я хорошо помню мрачное время реакции – 1908-1912 годы. Обычно, вспоминая его, говорят о правительственном терроре, о столыпинских виселицах, о разгуле чёрной сотни и т. д. Всё это так. По к этому нужно прибавить страшную болезнь, вроде чумы или оспы, которой заболели им да тысячи русских людей. Болезнь называлась: опошление, загнивание души, ибо наряду с политческой реакцией свирепствовала в ту пору психическая; она отравила умы и чудовищно искалечила нравы. Тяжелее всего поразила она так намываемых «культурных людей» - тех самых, кого в девятьсот пятом году взметнуло кверху революционной волной, а теперь бросило в глубь обывательщины, к «мелким помыслам, мелким с грастям».
Зa всю свою вековую историю обширные слои интеллигенции оказались наиболее оторванными от народных интересов и нужд.
Отбой, отбой!
Окончен бой! -
на все лады повторяли они про революцию девятьсот пятого года, и многими из них этот отбой ощущался как жизненный крах. Начались повальные самоубийства: что ни день - в одном лишь Петербурге - люди стали десятками вешаться, стреляться, топиться, и это сделалось бытовым, заурядным явлением, ежедневной рубрикой газет.
Смерть оказалась излюбленной темой тогдашних повестей и романов, её воспевали в восторженных гимнах, из неё создавали культ. Наряду с этим - как проявление того же отрыва от идеалов «гражданственности» - небывалый расцвет порнографии, повышенный интерес к эротическим, сексуальным сюжетам:
«Проклятые» вопросы,
Как дым от папиросы,
Рассеялись во мгле.
Пришла Проблема пола,
Румяная фефела,
И ржёт навеселе.
И - как апогей обывательщины - эпидемия утробного смеха: вдруг в литературу проник целый отряд смехачей-балаганщиков, появилось множество хихикающих, зубоскалящих книжек, и на фоне массовых виселиц, самоубийств, расстрелов их жирный, обывательский смех зазвучал особенно зловеще, очень внятно свидетельствуя о духовном оскудении громадного слоя «культурных людей»:
Все мозольные операторы,
Прогоревшие рестораторы,
Остряки-паспортисты,
Шато-куплетисты и бильярд-оптимисты
Валом пошли в юмористы. Сторонись!
Против этой-то мрачной эпохи и восстал тогда п своих сатириконских стихах Саша Чёрный. Он не только проклинал её, не только издевался над нею, но мало-помалу нашел другой, более действенный метод сатиры: надел на себя самого маску ненавистного ему обывателя и стал чуть не каждое стихотворение писать от имени этой отвратительной маски.
Если читать его сатиры одну за другой, покажется, что перед тобою дневник растленного интеллигента той эпохи, где отразился до мельчайших подробностей весь обиход его жизни.
Такие сатирические маски создавались в нашей литературе не раз: вспомним Козьму Пруткова, созданного Алексеем Толстым и Жемчужниковыми, а также горбуновского генерала Дитятина. У Саши Чёрного, как и у тех литераторов, подлинная личность писателя заслонена его лирическим героем.
Когда мы читаем у него, например: «В зеркало смотрю я, злой и невесёлый», или: «Я как филин на обломках», или: «Я живу как тёмный вол», или: «У меня голова как из олова», или: «Зачем я, сын культуры, Издёрганный и хмурый?», - мы понимаем, что эти «я» и «меня» принадлежат не поэту, но созданному им персонажу.
Едва только в стихах Саши Чёрного возник этот сатирический образ, перед читателями впервые раскрылась вся самобытная сила поэта, и читатели впервые полюбили его. Именно с этого времени началась для него всероссийская слава. Он попал, так сказать, в самый нерв эпохи, и эпоха закричала о себе его голосом».
Чуковский К.И., Вступительная статья к сборнику: Саша Чёрный, Стихотворения, М.-Л., «Советский писатель», 1962 г., с. 7 и 9-12.
«Впрочем, далеко не всегда образы в стихах Саши Чёрного служат той или иной беллетристической фабуле. Гораздо чаще они не слагаются у него в сюжетный рассказ, а просто маршируют перед нами длинной и пестрой процессией. Вглядимся, например, в одну из его наиболее типичных сатир - «Обстановочка».
Здесь последовательно, один за другим, предлагаются читателю такие, казалось бы, разрозненные, случайные образы:
Мальчик, побитый за дурную отметку.
Его мать, истратившая рубль на локоны.
Его отец, подводящий на счётах итоги копеечным расходам жены.
Голодная птица в клетке.
Блюдце с одним-единственным прокисшим грибом.
Девочка, ставящая клизму замученной кошке, которая орёт во всё горло.
Сестра хозяина (или хозяйки), бездарно играющая на скверном рояле.
Швея, поющая за стеною любовный романс.
Тараканы, всю ночь объедавшие хлеб и насытившиеся только к утру.
Дребезжащая в буфете посуда.
Падающие с потолка капли сырости.
Одиннадцать образов, следующих один за другим и, казалось бы, не связанных между собою ничем, кроме той эмоциональной окраски, которую даёт им поэт. Каждый из них сам по себе микроскопически мелок, но в своей совокупности все они говорят об одном: о страшном загнивании человеческой жизни, погрязшей в тошнотворном мещанском быту. При всём их разнообразии, они воспринимаются нами как нечто монолитное, цельное, так как каждый из них есть живое свидетельство уродства и мрачности этого идиотского быта. Всей совокупностью образов Саша Чёрный по-блоковски спрашивает:
Разве так суждено меж людьми?
И когда читаешь у него последнюю строчку:
И сырость капает слезами с потолка, -
чувствуешь, что эти слезы одновременно и подлинный факт, и метафора: всё стихотворение с первого до последнего слова проникнуто слезами поэта, хотя, на поверхностный взгляд, он бесстрастно и даже с улыбкой регистрирует мельчайшие события, происходившие в квартире одного обывателя».
Чуковский К.И., Вступительная статья к сборнику: Саша Чёрный, Стихотворения, М.-Л., «Советский писатель», 1962 г., с. 39-40.
С 1924 года Саша Чёрный жил и работал в Париже.
Регистрация на конференц
Страница конференции во ВКонтакте: 
