Германия
«Торопитесь делать добро!»
Девиз доктора Гааза
Немецкий врач-католик, работавший, главным образом в Москве, известный в народе под именем «святой доктор». Создатель новой отрасли отечественной медицины - курортологии.
«Фридрих Иозеф Гааз - родом из немецких земель на реке Рейн - обучался в разных университетах; лучший был студиозус у знаменитых профессоров Химли и Шмидта, того, который слепых исцеляет. Да и сам Фридрих уже стал отменным медиком. Учён не по летам. В медицинских науках всех превзошёл. Латынь и греческий не хуже своего немецкого и французского знает; в математике, физике и астрономии весьма сведущ; по философии, по богословию любого учёного монаха за пояс заткнет. В Священном Писании начитан редкостно, все Евангелия наизусть помнит. А уж богобоязнен, благонравен вовсе беспримерно; не пьёт, ни в карты, ни в кости не играет, никому злого слова не скажет ... Однако не ханжа: своими добродетелями не чванится, чужих грехов не судит, не пересуживает. Напротив, о любом и каждом норовит сказать хоть что-нибудь доброе, похвальное. Ласков и приветлив без корысти; перед сильными и богатыми не искателен; с простолюдинами, с прислугой - кроток и милостив».
Копелев Л.З., Святой доктор Фёдор Петрович, СПб, «Петро-Риф», 1993 г., с. 19.
С 1802 года Ф.П. Гааз поселился в Москве, где лечил как именитых больных , так и бедняков, у которых не было денег, чтобы заплатить за лечение.
Изучив минеральные источники на Кавказе в 1811 году издал книгу: «Ma visite aux eaux d'Alexandre en 1809-1810», подзаголовок которой гласил: «Мои болезни породили этот труд; желание исцелять болезни других людей побудило его опубликовать».
Ф.П. Гааз много занимался частной медицинской практикой и разбогател… «Он купил каменный дом на Кузнецком мосту, одной из самых людных улиц, которая проходила на месте бывшего моста, через речку, полвека назад накрытую деревянными и каменными настилами, засыпанную землёй. Обзавёлся Фёдор Петрович и большой удобной каретой, четвёркой орловских рысаков. Купил в подмосковной деревне Тишки имение и сто душ крепостных, завёл суконную фабрику. Крепостных он сразу же велел освободить от барщины - пусть платят оброк, сколько посильно, а молодые пусть работают на фабрике, учат ремёсла. Соседи - помещики и уездные чиновники - ухмылялись, посмеивались, а кто и хохотал, рассказывая анекдоты о новом барине. - Слыхали, - говорили они, - немец-то наш намедни проведывал свои владения. Приказчик ему в глаза врёт бесстыдно: там, дескать, не уродило, там градом побило, там мужики воруют. Староста, плут из плутов, знай поддакивает, казанской сиротой прикидывается, про бедность скулит,а сам-то матёрый кулак, богаче иных купцов московских. Но этот лупоглазый всем верит, всех жалеет. Пошёл по избам, спрашивает, где есть больные, стал и стариков, и баб учить, наставлять, ну вроде попа...»
Копелев Л.З., Святой доктор Фёдор Петрович, СПб, «Петро-Риф», 1993 г., с. 35-36.
В 1830 году Ф.П. Гааз был назначен членом комитета и главным врачом московских тюрем и с этого времени - в течение почти 25 лет – все свои материальные средства и личные силы отдавал он этой деятельности, в частности, на себе испытывал новый тип кандалов…
Осуждённый Ф.М. Достоевский проходил через Москву и позже в романе «Идиот» Ф.П. Гаазу будут посвящены такие строки: «В Москве жил один старик, был «генерал», то есть действительный статский советник с немецким именем; он всю свою жизнь таскался по острогам и по преступникам, каждая пересыльная партия в Сибирь знала заранее, что на Воробьёвых горах её посетит «старичок генерал». Он делал своё дело в высшей степени серьёзно и набожно; он являлся, проходил по рядам ссыльных, которые окружали его, останавливался перед каждым, каждого расспрашивал о его нуждах, наставлений не читал почти никогда никому, звал их всех «голубчиками». Он давал деньги, присылал необходимые вещи - портянки, подвёртки, холста, приносил иногда душеспасительные книжки и оделял ими каждого грамотного, с полным убеждением, что они будут их дорогой читать и что грамотный прочтёт неграмотному. Про преступление он редко расспрашивал, разве выслушивал, если преступник сам начинал говорить. Все преступники у него были на равной ноге, различия не было. Он говорил с ними как с братьями, но они сами стали считать его под конец за отца. Если замечал какую-нибудь ссыльную женщину с ребёнком на руках, он подходил, ласкал ребёнка, пощёлкивал ему пальцами, чтобы тот засмеялся. Так поступал он множество лет, до самой смерти; дошло до того, что его знали по всей России и по всей Сибири, то есть все преступники. Мне рассказывал один бывший в Сибири, что он сам был свидетелем, как самые закоренелые преступники вспоминали про генерала, а между тем, посещая партии, генерал редко мог раздать более двадцати копеек на брата».