Дания
«Гений - это яйцо, которое нуждается в тепле,
в оплодотворении удачей, иначе из него ничего не выводится…»
Ганс-Христиан Андерсен.
Датский писатель, автор более 400 сказок. Всемирную известность и любовь читателей принесли Андерсену именно его сказки, хотя он работал в разных литературных жанрах.
В жизни «Андерсен боялся отравления, ограбления, соблазнения и сумасшествия; собак и потери паспорта; смерти от руки убийц, в воде, в огне - и возил с собой верёвку, чтоб в случае пожара вылезти в окно; погребения заживо - и клал у постели записку «На самом деле я не умер»; трихинеллёза - и не ел свинины; был подвержен агорафобии и свирепой ипохондрии; тревожился, что не так заклеил и неправильно надписал конверт; неделями переживал, что переплатил за билет или книгу. Всю жизнь мучился от зубной боли, а в старости у него болели даже вставные зубы. И, конечно, был страшно мнителен по части своей наружности - ему казалось, что над ним смеются. Над ним и смеялись. Отношения с жизнью никогда не бывают односторонними: если это любовь, то только взаимная. Нельзя с нелюбовью относиться к жизни и ждать любовных флюидов в ответ».
Пётр Вайль, Гений места, М., «КоЛибри», 2006 г., с. 359.
«В 1850-1870-е годы Андерсен под влиянием Х.К. Эрстеда (датский физик – Прим. И.Л. Викентьева) создаёт множество сказок, в которых в фантастической форме раскрывает достижения современной науки и техники. В сказке «Великий морской змей» жители подводного мира наблюдают «диковеннейшую морскую рыбу». Но это не что иное, как телеграфный кабель, опущенный на дно моря и «передающий вести с такою же быстротой, с какой доходит до земли луч солнца». В сказке «Дриада» сказочное существо, обитавшее в каштановом дереве, попадает в Париж и наблюдает чудеса науки и техники на всемирной парижской выставке».
Сергеев А.В., Эволюция жанра сказки в творчестве Х.К. Андерсена, в Сб.: По небесной радуге за пределы мира: к 200-летнему юбилею Х.К. Андерсена / Отв. редакторы Вишневская Н.А. и др., М., «Наука», 2008 г., с. 20-21.
«Может быть, поэтому незадолго до смерти Андерсен сказал одному молодому писателю:
- Я заплатил за свои сказки большую и, я бы сказал, непомерную цену. Я отказался ради них от своего счастья и пропустил то время, когда воображение, несмотря на всю его силу и весь его блеск, должно было уступить место действительности. Умейте же, мой друг, владеть воображением для счастья людей и для своего счастья, а не для печали».
Паустовский К.Г., Золотая роза / Избранные произведения в 2-х томах, Том 2, М., «Художественная литература», 1977 г., с. 127-128.
«… у Андерсена - два соловья. Один на ветке, другой - механический. Который на ветке, выводит свои рулады естественно и прекрасно, механический - вроде заведённой шарманки. Но придворному капельмейстеру, доморощенному эстету, искусственная птица более по душе. Она, как выражается капельмейстер, «безукоризненно держит такт и поёт совсем по моей методе». У неё всё «запрограммировано, известно наперед». Можно отдать себе полный отчёт в её искусстве, разобрать и показать всё внутреннее устройство».
Приходько В.А., Постижение лирики, М., «Детская литература, 1988 г., с. 4.
«Любил ли Андерсен реальных, живых детей - вопрос спорный; писал ли он, думая в глубине души, что пишет именно для них, это тоже скорее сомнительно. Можно утверждать, что не только сказку о тени, ставшей двойником, или о Гадком Утёнке, этом символе поэта, но, быть может, и никакую другую из его сказок дети до конца не поймут. Зато несомненно, что Андерсен продолжал бы писать такие же посредственные книги, какие писал в молодости, если бы тридцати лет от роду не понял, что ему надо учиться у детей: учиться их языку, их восприятию сказки, учиться поэзии не сознаваемой, но творимой ими, и беспрепятственному преодолению действительности, вполне доступному только им.
Он учится у них не для того, чтобы приспособить к их пониманию свою поэзию, своё искусство, а для того, чтобы вырвать у них тайну их собственной поэзии, единственно требуемой творческим его духом, но неосуществимой без их участия. Он вслушивается в их слова, не чересчур подчинённые рассудочной последовательности; он старается понять законы, или верней беззаконность, их воображения; он восхищается столь естественной для них легкостью скачка из царства необходимости в другое, безграничное, беззаботное царство вымысла. В прелестной сказке «Уличный фонарь», где небесный свет, занесённый в фонарь звездой, не может проявиться вовне за отсутствием сальной свечки, он выразил муку творческого человека, не находящего пути к осуществлению своего творчества. Сам он этот путь нашёл: фонарной свечкой для него послужили дети и детство.
Всю жизнь Андерсен промечтал над тем, как враждует жизнь с мечтою, как действительность и вымысел делят между собой мир.
Ученик детей младенцем не стал; он стал поэтом. Тонкая трещинка никогда не закрылась для него между бессмертным миром поэзии и человеческим миром жизней и смертей. Об этой трещинке только и говорят все самые глубокие его сказки; всё, чему он научился, всё его искусство - только нежная и плотная ткань, скрывающая её от собственного его зрения. То поэзия, даже искупив себя страданием, не может стать жизнью, как в «Русалке»; то, как в «Гадком утёнке», она сама не знает о себе; то превращается она в корыстную выдумку о голом короле или в свою противоположность, самодовольную ложь двойника, выросшего из тени. Андерсен никогда не идилличен и очень редко предаётся беспечной радости повествования. Его сказки подёрнуты едва заметной дымкой печали, мудрости, иронии; во всех присутствует поэт, поэт уже познавший себя, как Гадкий Утёнок в конце сказки, но которому тем мучительней в этом мире - как его Русалочке - каждый шаг».
Вейдле В.В., Умирание искусства. Размышления о судьбе литературного и художественного творчества, СПб, «Аксиома»; «Мифрил», 1996 г., с. 131-133.
Ганс-Христиан Андерсен умер девственником.
Регистрация на конференц
Страница конференции во ВКонтакте: 
