Россия (СССР)
Русский художник-аванградист.
П.Н. Филонов искренне считал, что он разрабатывает принципы нового «аналитического искусства», основанного на создании композиций, где, говоря современным языком, совмещены объекты различного системного уровня.
При жизни П.Н. Филонова не было ни одной выставки – в 1930 году его первую персональную выставку, уже развешанную в залах Русского музея, советские власти запретили.
Сам художник запрещал продавать свои картины, считая их достоянием пролетариата.
П.Н. Филонов – «… наиболее сильный из известных мне примеров человеческой одержимости. Филонов был исступленно предан своему искусству. Он жил аскетично, нередко голодал - не потому, что не мог заработать, а потому, что не хотел зарабатывать себе живописью. Вёл он себя нетерпимо, не соглашался ни на малейшие компромиссы. Судя по воспоминаниям его сестры, Евдокии Николаевны Глебовой, обстановка его мастерской - она же жилище - была самая спартанская. К другим художникам он относился в лучшем случае критически, а чаще - просто не признавал. Опять же из-за своей одержимости он не мог не отвергать все иные художественные школы и направления. Только свою живопись он считал подлинной, свою манеру считал революционной. Он не щадил своего здоровья, не щадил близких, не замечал никаких лишений; единственное, к чему была устремлена вся его натура, - живопись. Работать, писать, рисовать, стоять у холста, искать новые приёмы, способы - это, и только это, было способом его существования, это было жизнью... Можно, конечно, уважать и чтить подобную художественную преданность, но человечески симпатичного в ней мало. А вместе с тем живопись Филонова поразительна. Значит, что же - одержимость, фанатичность помогали ему? Великолепные картины его, посвящённые революции, петроградским рабочим, проникнутые энтузиазмом, живописные в каждом малом кусочке полотна, - всё это получалось, несмотря на одержимость? Или благодаря ей? Одержимость, значит, помогает таланту? Ничего в ней нет плохого? Да и что, спрашивается, нам за дело до того, какой ценой досталась Филонову эта красота, когда мы сегодня любуемся его картинами. Так что же, чем плоха такая одержимость, если она помогает художнику? Ведь то же самое может быть и с учёным... Важны результаты, важно открытие, добытая истина... Вроде бы всё так, но, почему-то уже без всяких доводов, мне по-прежнему несимпатична, неприятна одержимость. Иногда, перебирая рисунки Филонова, я мысленно благодарю его - и возмущаюсь, вспоминаю его жизнь и отвергаю её всей душой, и не могу понять, прав он или неправ и имел ли вообще человеческое право на это?..»
Гранин Д.А., Эта странная жизнь, Тольятти, Фонд «Духовное наследние»; Центр информационных технологий, 2002 г., с. 102-103.
«Филонов с подозрением относился к таким понятиям, как «талант», «вдохновение», никогда не пользовался ими и считал, что истоком успехов в искусстве являются упорный труд и мастерство».
Ковтун Е., П.Н. Филонов и его дневник, в книге: Павел Филонов, Дневник, СПб, «Азбука», 2000 г., с. 51-52.
Начиная с 1925 года, вокруг П.Н. Филонова сложилась группа из нескольких десятков учеников и последователей, которых он называл «Мастера аналитического искусства» (МАИ).
П.Н. Филонов делил «… художников на две категории: у одних - «видящий» глаз, у других - «знающий». Первые замечают в предмете только видимые или только невидимые его особенности. А вторые связывают воедино видимое и невидимое, предметное и беспредметное. Дают «формулу предмета». «Знающий глаз» - это универсальность взаимосвязей, свойственная и самой природе. Мне так нравилась эта идея! Я находил, что и к актёрскому творчеству она приложима. В годы моей юности Павел Николаевич Филонов был очень популярен, особенно среди молодёжи, настроенной воинственно по отношению к академизму. […] Художникам его масштаба, его склада свойственна особенная замкнутость, особенная разборчивость общений. Следуя жестким, подчас до обидного жестким принципам отбора людей, которых они< считают возможным допустить в свой мир, они оберегают себя от опустошительного воздействия полувзаимности, полупонимания, нередко скрывающихся за самыми, казалось бы, искренними изъявлениями восторга. В сущности, они признают только учеников, последователей или же равных себе оппонентов. Бытовые же формы общения для них излишни, неувлекательны, и это вполне естественно, особенно если учесть их обострённое чувство быстротечности жизненного времени».
Райкин А.И., О себе. О нём, М., «ПРОЗАиК», 2011 г., с. 54.