Россия (СССР)
Советский писатель, публицист, поэт.
Финансовые возможности семьи позволяли ему в начале XX века путешествовать по Европе, жить и работать в Берлине, Вене, Париже. В разные годы в Париже И.Г. Эренбург общался с представителями творческой элиты: Гийомом Аполлинером, Амедео Модильяни, Пабло Пикассо, Эрнестом Хемингуэем и др.
О некоторых сторонниках новых форм в искусстве он написал: «Они и за Гегеля, и за Маркса, и за революцию, но на труд они никак не согласны. У них своё дело... Они прилежно проедают кто наследство, а кто приданое жены... Они начали с непристойных слов... Наименее лукавые признаются, что их программа - целовать девушек. Сюрреалисты похитрей понимают, что с этим далеко не уедешь. Девушки для них соглашательство и оппортунизм. Они выдвигают другую программу: онанизм, педерастию, фетишизм, эксгибиционизм, даже скотоложество. Но в Париже и этим трудно кого-либо удивить. Тогда... на помощь приходит плохо понятый Фрейд, и обычные извращения покрываются покровом сугубой непонятности. Чем глупее - тем лучше».
Эренбург И.Г., Хроника ваших дней. Сборник очерков, М., «Советский писатель», 1935 г., с.131-132.
В 1922 году Илья Эренбург опубликовал плутовской роман: «Необычайные похождения Хулио Хуренито», стилистика которого явно оказала влияние на Е. Петрова и И. Ильфа - авторов романов про Остапа Бендера: «Двенадцать стульев» и «Золотой Телёнок».
В 1932 году он становится парижским корреспондентом советской газеты «Известия».
«Гитлер считал Илью Эренбурга вторым секретным оружием Сталина, первым был диктор московского радио Юрий Левитан.
Оба, по замыслу фюрера, должны были быть повешенными на Красной площади Москвы за преступления перед германским духом и немецким народом. […]
В наши дни старые статьи Эренбурга в «Красной Звезде» вызывают непонимание и даже протест - время не то, да и немцы не те. Теперешние немцы решительнее всех в мире отвергают фашизм, они искренне раскаялись и покаялись - не в пример другим народам, творившим зло и насилие. Однако из песни слова не выкинешь, и что написано пером, того не вырубишь топором, ибо что было - то было:
«Отныне слово «немец» для нас самое страшное проклятие. Отныне слово «немец» разряжает ружье. Не будем говорить. Не будем возмущаться. Будем убивать. Если ты не убил за день хотя бы одного немца, твой день пропал. Если ты не убьёшь немца, немец убьет тебя. Он возьмёт твоих близких и будет мучить их в своей окаянной Германии. Если ты не можешь убить немца пулей, убей немца штыком. Если ты оставишь немца жить, немец повесит русского человека и опозорит русскую женщину ... Не считай дней. Не считай вёрст. Считай одно: убитых тобою немцев. Убей немца! - это просит старуха-мать. Убей немца! - это молит тебя дитя. Убей немца! - это кричит родная земля. Не промахнись. Не пропусти. Убей!»
Эти страшные, наполненные невыносимой мукой слова Илья Эренбург написал в страшные дни конца июля 1942 года, когда немецкие бронетанковые дивизии, оставив позади кровоточащую, разоренную Украину, обезображенную шрамами окопов с трупами солдат Красной Армии, прорвали Сталинградский фронт и вышли к Волге. Эти слова Илья Эренбург написал в тяжелые дни конца июля 1942 года, когда Сталин истерически заклинал солдат Красной Армии: «Ни шагу назад!».
Окунев Ю., Письма близким из XX века, СПб, «Искусство России», 2002 г., с. 260-261.
«Название романа «Оттепель» было намёком на то, что реформы общественной жизни являются лишь началом, что после оттепели нужно ожидать весны. Этот намёк был понят и раздражил среду власти. Эренбург несколько просчитался. Несколько забежал вперёд. Он пытался подтолкнуть на новые реформы, определить время как переходное. Власти же считали, что по линии общественных свобод сделано достаточно. Им ближе были авторы, провозгласившие не оттепель, а вечную весну, прямые идеологи нового класса, вроде Грибачёва или Кочетова, которым нельзя отказать в точном сословном чутье и которые целой системой иносказаний старались одернуть и припугнуть деятелей либерализации. (Словечко «реванш».) Старый слуга Эренбург просчитался. Он был переведён в состав официальной оппозиции и не раз подвергался критике. Будучи человеком казённым, он болезненно переживал свою отставку с места директора конторы либеральных идей.
Он не годился для нового времени, где реальные идеи не сплачивались, а размежёвывались. При первом же размежевании логикой событий он был отброшен влево, у него был слабый пункт с точки зрения официальных почвеннических вкусов. Он был западник, защитник культуры, сторонник современных её форм. Он сыграл свою невольную роль зачинателя «бунта формы», о котором ниже. Космополитический Эренбург был в истоках своих российским провинциалом.
Он торопился приобщиться к новейшим формам искусства, был неравнодушен к сенсации и в душе благоговел перед официальной субординацией. Ему нельзя отказать в уме, но вкус его был причудливо искривлён и односторонне развит. В нём навсегда засел провинциал в Париже. Официальным московским провинциалам его путь был чужд. Они не без оснований видели в нем некоторую опасность. Другим неприятным пунктом Эренбурга был его филосемитизм. Этим он, естественно, претил марксистским почвенникам.
Всё же деятельность Эренбурга в начальные годы послесталинского периода оставила свой след. Он за руку ввёл некоторых писателей, делавших в ту пору полезное дело. Условия существования литературы сразу же после смерти Сталина оказались так непривычны, что несколько свежих публикаций вызвали необычайный восторг читателей и критики. Наскоро был объявлен ренессанс. Обновлялся списочный состав литературы, и менялась табель о рангах. Вновь во главу угла ставилось творческое своеобразие, то есть известная свобода изложения. В сути излагаемого пока ещё глубоко не разбирались. Эренбург ввёл в литературный обиход двух провинциалов российских - Мартынова и Слуцкого. К ним впоследствии присоединились провинциалы полуевропейские и полуазиатские, вроде Межелайтиса и Хикмета».
Самойлов Д.С., Памятные записки, М., «Международные отношения», 1995 г., с. 345-346.
Регистрация на конференц
Страница конференции во ВКонтакте: 
