Психологическая мотивировка теории Л.Н. Гумилёва по оценке Я.А. Гордина

«… в параллель Солженицыну, Лев Николаевич Гумилёв имел крупный счёт к советской власти. Ход рассуждений Солженицына - быть может, подсознательный - можно смоделировать следующим образом: вы, коммунисты, совершили тягчайшие преступления против своего народа, вы искалечили русскую культуру, вы подавили русскую церковь, вы искалечили мою судьбу, а теперь ещё изгнали меня из моей страны, - так я же лишу вас одной из главных ваших ценностей, я докажу, что ваш корифей Шолохов - мошенник, присвоивший чужой труд!

Логика Гумилёва принципиально схожа: вы убили моего отца и травили мою мать, вы долгие годы продержали меня в лагере, сломав мою личную и научную судьбу, - так я докажу, что ваши исторические построения - ложь, что всё, на чём вы возводите систему оправданий российским порокам, есть фантом, я переверну вашу историю!

В предисловии к одной из первых книг Гумилёва, вышедших уже бесцензурно и представляющих любимые идеи Льва Николаевича, академик А.М. Панченко прямо противопоставляет его официальной науке, базировавшейся на «единственно верном учении». Это книга «От Руси до России», вышедшая стотысячным тиражом в 1992 году. Идеи, сформулированные в этой книге, Гумилёв выработал давно и пропагандировал в советское время главным образом в своих выступлениях. С публикациями работ на темы русской истории у него были немалые сложности.

Мне как-то - ещё в семидесятые годы - случилось выступать с ним вместе перед молодежной аудиторией.

Лев Николаевич объяснял присутствующим, что никакого монгольского ига в нашей истории не было, а выдумано оно было при дворе Стефана Батория для оправдания агрессии против Московской Руси и что «только идиоты могут верить» в существование ига. На вопрос одного из слушателей - почему он так сурово характеризует историков от Карамзина до Ключевского, Лев Николаевич сказал существенную вещь: «Со мной тоже не церемонились».

Это психологический штрих к мотивации возникновения главной идеи Гумилёва, противостоящей русской и советской историографии, - татаро-монгольское иго не более чем миф. Более того, всеми достижениями своими Россия обязана тесному союзу с монголами. В диалоге с А. Панченко, вышедшем отдельной книгой в 1990 году, рассказывая о терроре хана Узбека против монголов, отказавшихся принять ислам, Гумилёв говорит: «Уцелевшие спаслись бегством на Русь и стали ядром московских ратей, разгромивших Мамая на Куликовом поле, а затем остановивших натиск Литвы». В упомянутой работе «От Руси до России» Гумилёв категорически противопоставил Европу и монголов:

«В чем заслуга Александра Невского как политика и полководца? Прежде всего в том, что, человек умный и тонкий, сведущий и образованный, он осознал масштабы католической угрозы и сумел этой угрозе противопоставить союз Руси и монголов. [...] Договориться с европейцами, в отличие от монголов, было нельзя. Они принимали любые услуги, но не соблюдали никаких условий мирных договоров. [...] Фактически деяние Александра Невского положило начало новой этнической традиции союза с народами Евразии ради защиты общего отечества от военной и идеологической агрессии Западной Европы».

Этот комплекс идей существовал задолго до Гумилёва. В 1833 году известный обскурант  М.Л. Магницкий писал в статье «Судьба России»: «Философия о Христе [...] не тоскует о том, что был татарский период, удаливший Россию от Европы. Она радуется тому, ибо видит, что угнетатели её, татары, были спасителями её от Европы. [...] Угнетение татарское и удалённость от Западной Европы были, быть может, величайшими благодеяниями для России».

В первой половине XIX века идея благодетельности «татарского угнетения» противопоставлялась либерально-западническим идеям.

В конце XX века само понятие ига, угнетения было отвергнуто, а идее национальной гордости великороссов, идее, которая по желанию Сталина стала одной из базисных в идеологическом комплексе, был резко противопоставлен миф о благодетельной роли степного рыцарства в построении русской государственности. Это явилось, конечно, откровенным вызовом власти, что было соответствующим образом расценено как властью, так и склонной к фронде частью общества.

Идеи Гумилёва в восьмидесятых годах были очень популярны, а сам он находился в полуопальном состоянии до перестроечных лет».

Гордин Я.А., История и власть / Дороги, которые мы выбираем, или бег по кругу, СПб, «Нестор-История», 2006 г., с. 226-228.