Великие люди подражают избранным ими героям по наблюдениям Самуэля Смайлса [продолжение]

Начало »

 

Государственные люди, воины, ораторы, патриоты, поэты, артисты - все более или менее были воспитаны жизнью и поступками живших до них людей, которые ставились им в образец.

Великие люди возбуждали восхищение и уважение королей, пап и императоров. Так, Франциск Медичи никогда не разговаривал с Микеланджело иначе, как с непокрытой головой, а папа Юлий II сажал его возле себя, между тем как кардиналы целыми дюжинами стояли перед ним. Карл V уступал дорогу Тициану; и однажды, когда кисть упала из рук этого великого художника, Карл наклонился, поднял её и, подавая Тициану, сказал: «Вы достойны того, чтобы вам служил император». Папа Лев X обещал отлучить от церкви каждого, кто посмеет издать и продавать поэмы Ариосто без согласия автора. Тот же самый папа посетил Рафаэля на его смертном одре, как сделал это Франциск I, когда умирал Леонардо да Винчи.

И хотя Гайдн не без злости однажды заметил, что его люди уважали, исключая, может быть, профессоров музыки, тем не менее, почти все великие композиторы отличались необыкновенной готовностью признавать величие и талант друг друга. В самом Гайдне было, по-видимому, полнейшее отсутствие мелкой зависти. Его благоговение перед известным композитором Порпорой, признанным патриархом гармонии, доходило до таких размеров, что он решился добиться доступа к нему и служить ему в качестве лакея.

Познакомившись с семейством, с которым жил тогда Порпора, он действительно был допущен к этой должности. Каждый день рано утром он заботливо чистил платье старика, ваксил его сапоги и приводил в порядок его старый и сильно поношенный парик. Сначала Порпора ворчал за непрошеные услуги, но скоро его суровость смягчилась и мало-помалу уступила место привязанности. Он скоро заметил талант своего слуги и своими наставлениями и указаниями направил его на тот путь, идя по которому, Гайдн впоследствии приобрёл такую славу. Гайдн доходил также до энтузиазма в своём восхищении Генделем. «Он всем нам отец», - сказал он однажды. Скарлатти почтительно следовал за Генделем через всю Италию, и когда упоминалось его имя, он снимал шляпу и крестился в знак своего глубокого благоговения перед этим человеком. Моцарт не менее чистосердечно признавал талант великого композитора. «Когда Гендель захочет, - говорил он, - он поражает как громовая стрела». Бетховен приветствовал его «монархом в царстве музыки». Когда Бетховен умирал, один из его друзей прислал ему в подарок сочинения Генделя в сорока томах. Их внесли к нему в спальню; он долго смотрел на них, причем потухшие глаза его снова оживились, и наконец воскликнул, указывая на них пальцем: «Вот, вот где истина!»

Гайдн не только признавал гений великих композиторов, сошедших уже в могилу, но и гений молодых современников своих - Моцарта и Бетховена. Люди посредственные завидуют товарищам по делу, но истинно великие люди распознают и любят друг друга.

О Моцарте Гайдн писал: «Я хотел бы уметь внушить каждому любителю музыки, и преимущественно великим людям, то глубокое сочувствие и понимание несравненной музыки Моцарта, которые я сам ощущаю и которыми наслаждаюсь; тогда народы соперничали бы друг с другом за обладание таким сокровищем. Прага должна стремиться не только удержать такого драгоценного человека, но и вознаградить его, ибо без того история великого гения была бы грустная история... Меня приводит в бешенство та мысль, что несравненный Моцарт до сих пор ещё не приглашен каким-либо императорским или королевским двором. Простите мне мою раздражительность, но я слишком нежно люблю этого человека».

Моцарт так же великодушно признавал достоинство Гайдна. Говоря о нём с одним критиком, он сказал: «Если наши музыкальные возможности, мои и ваши, соединить вместе, то в результате мы не получим все-таки одного Гайдна». Когда Моцарт услышал первый раз Бетховена, он заметил: «Слушайте этого молодого человека, и будьте уверены, что имя его будет со временем великое имя».

Бюффон считал Ньютона выше всех естествоиспытателей и так сильно восхищался им, что, садясь за работу, всегда имел перед собой его портрет. Так Шиллер смотрел на Шекспира, которого изучал много лет ревностно и почтительно, пока сам не научился познавать природу; но тогда его восхищение стало ещё более пламенным, чем прежде.

Героем и учителем Каннинга был Питт, за которым он следовал и которым восхищался преданно и благоговейно. «Одному человеку, пока он был жив, - сказал Каннинг, - я был предан всем сердцем и всей душой. По смерти Питта я не признаю другого вождя. Моя политическая подчиненность похоронена в его могиле».

Когда однажды французский физиолог Ру читал лекцию, в аудиторию вошёл сэр Чарльз Белль, открытия которого были лучше известны и более ценились за границей, чем дома; профессор, узнав посетителя, прекратил свою лекцию и сказал: «Милостивые государи! На сегодня довольно: вы видели Чарльза Белля».

Первое знакомство с великим произведением искусства было всегда важным событием в жизни каждого молодого художника».

Самуэль Смайлс, Сочинения в 2-х томах. Характер, Том 1, М., «Терра», 1997 г., с. 82-86.