Гордыня Л.Н. Толстого по оценке старцев православной церкви

«…в миру «старчествовал» классик русской литературы Лев Толстой. Его лжеучение - толстовство - много способствовало развитию и утверждению в России революционных идей. Сам вождь революционного пролетариата В. И. Ленин назвал Толстого «зеркалом русской революции». Но ещё ранее святой Иоанн Кронштадтский много говорил и писал о сущности толстовства: «Желаете ли, православные, знать, что я думаю о Льве Толстом? А я вот что думаю и говорю: он объявил войну Церкви Православной и всему христианству. И как сатана отторгнул своим хребтом третью часть звёзд небесных, т.е. ангелов, сделал их единомышленниками с собою, так наш Лев, сын противления, носящий в себе дух его, отторг тоже едва ли не третью часть русской интеллигенции, особенно из юношества, вслед себя, вслед своего безбожного учения, своего безверия. Его безбожные печатные произведения свидетельствуют о том».

«Мы знаем двух Толстых: один - художник слова, поэт в душе, преемник Пушкина в творчестве языка родного, - писал в 1910 году архиепископ Никон (Рождественский).- Но этот Толстой умер уже лет двадцать пять назад для родной ему Руси. Умер - и никто будто не заметил, как на его место явился другой Толстой, совершенно ему противоположный. Он восстал против Личного Бога, он исказил Евангелие Господа нашего Иисуса Христа, он - страшно сказать - называл воплотившегося Бога «бродягой», «повешенным иудеем»... Совесть воспрещает делать даже намек на те хулы, какие он высказывал о Матери Божией, о святейшем Таинстве Тела и Крови Господней (Перечитайте роман «Воскресение», вышедший в 1899 году – Прим. И.Л. Викентьева)...

Церковь, наша снисходительнейшая Церковь не понесла такого богохульства и отлучила Толстого от общения с собой (в 1901 году.- Прим. И.Л. Викентьева). Что же наша мнящаяся интеллигенция? Да она будто не заметила совершившегося суда Церкви над богохульником, впрочем, некоторая часть заметила, но вместо внимания к голосу Церкви. Церковь же и осудила, якобы за нетерпимость; вообще же именно со дня отлучения от Церкви Толстой и стал излюбленным идолом нашей интеллигенции в той её части, которая любит себя величать этим именем. Враги Церкви принялись восхвалять богоотступника вовсю: каждое его слово, каждое движение превозносили как гениальное нечто, его возвеличили не только гениальным писателем Русской земли, но всемирным гением, крали для него из священного языка Церкви дорогое сердцу верующего по применению к подвижникам имя «старец», да ещё приложили к нему словечко «великий», и пошел гулять по миру этот титул богоотступника... Понадёргал клочьев из буддизма и из западных философий, прибавил кое-что от себя и поднёс миру всё это если не как новое откровение, то как новое слово... Гордыня - вот то, чем заражена была несчастная душа Толстого и что сгубило её навеки... Помню, лет тридцать назад, когда он ещё ходил по монастырям, пришёл он со всей семьей в Троицкую Лавру... После осмотра достопримечательностей граф пожелал наедине поговорить с наместником, архимандритом Леонидом. Довольно долго длилась эта беседа. Когда он ушел, покойный старец отец Леонид со вздохом сожаления сказал: «Заражён такой гордыней, какую я редко встречал. Боюсь, кончит нехорошо».

Известно, что и покойный Оптинский старец отец Амвросий вынес то же впечатление от графа. «Очень горд», - сказал старец после беседы с ним. И чем дальше, чем больше граф пускался в свои мудрования, тем гордыня эта росла в нём больше и больше. Очевидно, он считал себя непогрешимым в решении вопросов веры».

Вот и сам ответ графа Л.Н. Толстого на определение Синода от 20-22 февраля 1901 года: «То, что я отрёкся от Церкви, называющей себя Православной, это совершенно справедливо». «Горе Льву Толстому, умирающему в грехе неверия и богохульства. Смерть грешника будет люта, - предсказывал святой старец Иоанн Кронштадтский и прозорливо добавлял: - Но, конечно, это скроют родные». Последние дни писателя Толстого были связаны с Оптиной. Всего же он был в обители четыре раза. […]

Толстой в эти годы начал выступать как моралист-учитель. Взялся руководить душами других, «старчествовать». И коли народ не признал его за старца, то ему пришлось дать знамение народу, переодевшись в крестьянскую одежду. За этот «вызов аристократам» большевики особенно уважали Толстого.

В одно из посещений Оптиной (скорее всего во второе) у Толстого произошло столкновение с преподобным Амвросием. Как полагают, Толстой высказал старцу свои «духовные открытия» и получил должный отпор.

Третья поездка состоялась спустя ещё девять лет. Толстой посетил Оптину, когда ездил с дочерью навестить в Шамординской обители монашествующую там свою сестру Марию Николаевну. Это было за год до смерти старца Амвросия. Войдя к нему, Толстой принял  благословение и поцеловал его руку, а выходя, поцеловал его в щеку, чтобы избежать благословения после трудного, острого разговора. Старец был в полном изнеможении и еле дышал. «Он крайне горд»,- сказал преподобный вослед писателю.

С этого времени у Толстого возникла сильная неприязнь к отцу Амвросию, которая не оставляла его до конца дней. В разговоре с А.Б. Гольденвейзером незадолго до своей смерти Толстой отзывался как о равнозначных личностях - о старце Амвросии и о лишённом священного сана бывшем священнике Григории Петрове: «Популярность - опасная вещь: в ней опасность потому, что она мешает человеку просто смотреть на людей с христианской точки зрения». В глазах Толстого старец Амвросий был человеком, повредившимся от большой популярности. Как раз именно в этом отец Амвросий и обличал самого Толстого.

Такого подвижника, повредившегося от большой популярности, Толстой вывел в своей повести «Отец Сергий» (1891), за которую он принялся в 1890 году, после возвращения из Оптиной. Игумен монастыря, куда поступил герой Толстого отец Сергий, был учеником «известного старца Макария, ученика Леонида, ученика Паисия Величковского.

Весьма вероятно, что неудавшийся монашеский путь своего главного героя Толстой пытался связать с именем старца Амвросия и тем духовным направлением, которое существовало в Оптиной.

Но не в учителях-старцах причина духовной катастрофы отца Сергия, закончившего свой путь плотским падением, а в необычайной гордости самого отца Сергия, в миру князя Касатского, который с юности добивался первенства во всем: в науках, в игре в шахматы, в разговоре по-французски и т. п. Этот дух первенства - дух гордыни - он принёс и в монастырь. «Поступая в монастырь, он показывал, что презирает все то, что казалось столь важным другим и ему самому в то время, как он служил, и становился на такую высоту, с которой он мог сверху вниз смотреть на тех людей, которым он прежде завидовал». Святоотеческая мудрость может прокомментировать подобное состояние монаха словами святого Иоанна Лествичника: «Гордый монах не имеет нужды в бесе: он сам сделался для себя бесом и супостатом»».

Горбачёва Н.Б., Оптинские старцы, М., «Подворье Свято-Троицкой Сергиевой Лавры», 2006 г., с. 234-242.