Феномен, особенности американской культуры по Теодору Драйзеру
«С моей точки зрения, средний или, так сказать, стандартный американец - это странный, однобоко развившийся характер: во всём, что касается материальной стороны жизни, он сметлив и напорист - он хороший механик, хороший организатор, но внутреннего мира у него нет, он не знает по-настоящему ни истории, ни литературы, ни искусства и совершенно запутался и духовно погряз в великом множестве чисто материальных проблем, которые его одолевают. […]
Мало-помалу передо мной выявлялись такие стороны жизни, о каких я прежде и не подозревал. В гонках побеждает быстрый, в битве - сильный. Я приходил к убеждению, что всяким значительным успехом люди в той или иной мере обязаны своим дарованиям, а это противоречило учению тех, кто проповедовал моральное самоусовершенствование и торговал добродетелью. Художниками, певцами, актерами, политиками, государственными деятелями, полководцами родятся, а не делаются. Школьные прописи, за самым редким исключением, ни к чему не применимы. То, что мы слышим по воскресеньям в церквах и проповедуем в лоне своей семьи или в гостиных, имеет очень малое применение в реальной жизни; да и то только по принуждению, особенно если дело касается торговли или биржевых сделок. Заметьте: «только по принуждению». Я признаю существование могущественного принуждения, которое не имеет ничего общего с личными желаниями, вкусами, стремлениями человека. Это принуждение возникает в процессе уравновешивания тех сил, сущность которых нам ещё не ясна, управлять которыми мы не можем и находясь во власти которых мы уподобляемся песчинкам, гонимым туда и сюда с неведомой для них целью. Политика, как я установил, работая в газетах, довольно грязное занятие; религия со всеми её догматами - мрачный вымысел тех, кто их проповедует: тут «много и шума и страстей, а смысла нет»; торговля - беспощадная схватка, в которой менее хитрые или менее ловкие и сильные погибают, а верх одерживают более коварные; труд людей свободных профессий построен на купле и продаже - тому, кто дороже заплатит, а те, кто торгуют этим трудом, в большинстве своем безвольны, посредственны или корыстолюбивы. […]
Самая тёмная сторона демократии, так же как и автократии, в том, что она позволяет отдельным сильным личностям, если они достаточно беспринципны и коварны и вместе с том обладают известным личным обаянием, толкать широкие массы не столько даже к непосредственной гибели, сколько к отказу от своих естественных прав и тех идеалов, которые они должны были бы исповедовать, если бы способны были размышлять, и в то же время позволяет притеснять, а в некоторых случаях даже истреблять тех, кому дороги подлинные духовные интересы нации. Вспомним Джордано Бруно! Саванаролу! Тома Пейна! Уолта Уитмена! Эдгара Алана По! […]
Знаю только, что Америка увязла во всём этом до такой степени, что другое её уже не интересует. У американцев нет времени, а пожалуй, даже и желания, рассматривать жизнь в целом, с философской точки зрения или с точки зрения искусства. Но ведь в конце-то концов, когда все машины для облегчения труда человека будут изобретены и все возможные меры для продления его жизни приняты, а быть может, и парализованы теми силами, перед которыми бессильны все наши механические измышления, - разве строчка стихов, фраза, отрывок из давно забытой трагедии не окажутся тогда единственным, что останется от мира материальных вещей, которые представляются нам сейчас столь совершенными? Разве не одна только мысль пережила все другие прославленные и могучие творения человека, исчезнувшие навсегда, - мысль, донесённая чаще всего в произведениях искусства? […]
Ещё в 1875 году Эрнст Гекель, известный немецкий учёный, жаловался, что современные ему судьи и законодатели Германии обладают «лишь самыми поверхностными представлениями о столь важном и своеобразном объекте их деятельности, как человеческий организм и человеческий интеллект», и что у них решительно ни на что нехватает времени, кроме «упражнений в благородней искусстве фехтования да самого пристального изучения различных сортов вина и пива». Если таков был отзыв об интеллектуальной Германии тех дней, то что же можно сказать о юристе и законодателе современной Америки? Его деятельность! Грязная неразбериха, в которую финансовая и торговая конкуренция превращает наши законы и наши законодательные органы! А интеллектуальный уровень любого рядового политика! А деятельность его приспешников - законодателя и судьи, превратившихся в мальчиков на побегушках у крупных финансистов и в покорных исполнителей религиозно-нравственных, а следовательно чисто произвольных установлении! А каких жалких невежд видим мы на каждом шагу среди тех, кто издает законы для народа или толкует уже существующие! Гекель с горечью писал об этих вершителях суда и закона в его дни: «Едва ли кто-нибудь скажет, что они стоят на уровне современного прогрессивного познания мира». Но и теперь, пятьдесят лет спустя, в Америке не проходит недели без того, чтобы не был опубликован тот или иной указ или судебное решение, узнав о котором мыслящий человек может только вздохнуть. Посмотрите, как рабски исполняется воля заинтересованных, но совершенно некомпетентных лиц, диктующих финансовые мероприятия, моральные и религиозные правила; как наши политики, законодатели и так называемые государственные деятели и судьи мечутся туда-сюда в зависимости от того, что сейчас от них требуется, чтобы на какое-то время удовлетворить или усыпить общественное мнение и сохранить за собой свои тепленькие местечки; как глубоко невежество любого конгрессмена, сенатора, законодателя, судьи или адвоката в самых элементарных вопросах биологии, психологии, социология, экономики или истории!
Вот, например, один наш президент, Теодор Рузвельт, признался, что никак не может разобраться в экономических проблемах. Однако стоит только рядовому студенту изучающему право в одном из наших колледжей, вызубрить наизусть несколько сот параграфов, и он уже готов предложить свои услуги ближайшей организации, готов писать указы для народа, прибавлять к своей фамилии титул «достопочтенный», словом, готов приняться за дело в качестве судьи или государственного деятеля. […]
Мне хочется и смеяться и плакать, когда я об этом думаю: сто двадцать миллионов американцев, баснословно богатых (многие из них во всяком случае), и почти ни одного поэта, прозаика, певца, актера, музыканта, о котором стоило бы упомянуть. Сто сорок лет (почтя двести даже, если считать и колониальный период) страна развивалась при самых благоприятных общественных условиях, какие только можно себе вообразить: великолепная плодородная почва: неисчислимые залежи золота, серебра, драгоценных металлов и полезных ископаемых, запасы топлива всякого рода; природа, изумляющая своим богатством, своими горами, реками, своими зелёными долинами; могучие силы её, обогащающие человека; и, наконец, огромные города и широкие возможности для передвижения и торговли.
И что же? Артисты, поэты, мыслители - где они? Породила ли эта страна хоть одного крупного философа - Спенсера, Ницше, Шопенгауэра, Канта? Кажется, кто-то хочет поставить с ними вровень Эмерсона? Или, может быть, Джеймса? Породила ли она хоть одного историка, не уступающего по силе Маколею, или Гроту, или Гиббону? Хоть одного писателя, которого можно было бы упомянуть наряду с Тургеневым, Мопассаном, Флобером? Учёного типа Крукса, Рентгена или Пастера? Критика такой глубины и силы, как Тэн, Сен-Бёв или Гонкуры? Драматурга, равного Ибсену, Чехову, Шоу, Гауптману, Брийе? Актёра - после Бутса - равного Коклену или Зонненталю, или Форбс-Робертсону, или Сарре Бернар? После Уитмена у нас был только один поэт - Эдгар Ли Мастере. В живописи - Уистлер, Иннес, Сарджент. Кто же ещё? (А двое из них навсегда покинули наши берега.) Изобретатели? Да; их можно насчитать сотни, быть может даже тысячи. И некоторые из них поистине замечательны, имена их завоевали мировую известность и останутся в веках. Но имеют ли они хоть какое-нибудь отношение к искусству, к подлинной свободе человеческой мысли? […]
Шекспир был также с позором изгнан из многих школ Соединенных Штатов Америки. В Чикаго разгромили постановку «Антония и Клеопатры». Японские гравюры большой художественной ценности, предназначавшиеся для хранения в частной коллекции, были конфискованы и наиболее совершенные из них уничтожены. Один за другим подверглись нападкам; художественной работы фонтан в Нью-Йорке с изображением Генриха Гейне; передвижные выставки картин в Денвере, Канзас-Сити и других городах; произведения Стивенсона, Джеймса Лейн Аллена, Фрэнсиса X. Бэрнетта. И если на последних обрушилась лишь аллегорическая дубинка закона, то первый погиб под самым обыкновенным увесистым топором. Один известный и не лишенный дарования танцовщик подвергся публичному нападению со стороны карателей порока... за бесстыдное выставление напоказ своего тела! Ни одна пьеса, ни одно художественное полотно, ни одна книга, ни одно общественное или частное празднество не застраховано теперь от нападок, если оно признано порочным».
Теодор Драйзер, Жизнь, искусство и Америка / Собрание сочинений в 12-ти томах, Том 11, М., «Государственное издательство художественной литературы», 1954 г., с. 465-478, 484-486 и 489.
