Россия (СССР)
«Талант - это как похоть.
Трудно утаить.
Ещё труднее симулировать»
«Мы без конца ругаем товарища Сталина, и, разумеется, за дело.
И всё же я хочу спросить – кто написал четыре миллиона доносов?..»
Сергей Довлатов
Псевдоним отечественного писателя. Настоящая фамилия – Мечик. В 1978 году С.Д. Довлатов эмигрировал в США, где за двенадцать лет опубликовал 12 книг.
«Когда я был толстое добродушное дитя, вокруг меня хлопотали многочисленные дяди и тёти. Поскольку дитя было задумчивое, дяди и тёти провозгласили, что оно мудрое дитя. Кроме того, дитя рисовало, лепило, сочиняло стишки. Дяди и тёти решили: «Вундеркинд». Потом мальчик учился в школе, учился прилично, но без блеска. Последние три года учился в художественной школе. Одновременно в «Ленинских искрах» печатали стишки, довольно-таки дрянные. Мальчик привык к тому, что он вундеркинд. Это было приятно. Потом он поступил в университет. Поступил без особого труда, и опять учился прилично и опять без блеску. Но помнил, что вундеркинд. Оказалось, что это чепуха. Я действительно многое могу делать, может быть, просто потому, что за многое брался. Настоящей склонности у меня нет ни к чему. Есть так называемые общие способности. Однажды на одном из университетских шумных сборищ я выскочил с какой-то бредовой мыслью, насчёт того, что любое великое чувство без труда разлагается на чувства, ничтожно мелкие. Ну скажем, самоотверженность складывается из тщеславия, бахвальства, физической храбрости (а это самый низкий вид храбрости) и т. д. И вот после этого ко мне подошел умнейший человек Е.И. Наумов и сказал: «Всё, что вы говорите, забавно, но хочу вас предупредить: вы всю жизнь рискуете оставаться способным мальчиком. Потому что вы - дилетант». Но я как-то не обратил внимания на его слова. И ещё года полтора жил довольно благополучно. Путался с компанией подпольных поэтов, но они очень быстро осточертели своим нытьём, злобой и внутренней хилостью. Потом долго болтался на Невском проспекте, дрался, даже позволял себе шутить с уголовным кодексом, не зная того, что уголовный кодекс совершенно не понимает шуток. Я думал, что хожу по краю пропасти, а оказалось, что это не пропасть, а помойная яма».
Довлатов С.Д., Девять писем Тамаре Уржумовой (к 10-летию со дня смерти Сергея Довлатова), журнал «Звезда», 2000 г., N 8.
Сам С.Д. Довлатов считал себя рассказчиком, избегая называть себя писателем: «Рассказчик говорит о том, как живут люди. Прозаик – о том, как должны жить люди. Писатель – о том, ради чего живут люди».
«Довлатов должен был родиться профессором Хиггинсом. Его бросало в жар от неграмотного правописания и произношения. [...] Сергей был нетерпим к пошлым пословицам и поговоркам, к ошибкам в ударениях, к вульгаризмам и украинизмам. Люди, говорящие «позвОнишь», «катАлог», «пара дней», переставали для него существовать. Он мог буквально возненавидеть собеседника за употребление слов «вкуснятина», «ладненько», «кушать» («мы кушали в семь часов»), «на минуточку» («он на минуточку оказался её мужем»), «Звякни мне утром» или «Я подскочу к тебе вечером»».
Штерн Л., Довлатов - добрый мой приятель, СПб, 2005 г., «Азбука-классика», с. 82.
«Много говорится о том, что журналистика для литератора - занятие пагубное. Я этого не ощутил. В этих случаях действуют различные участки головного мозга. Когда я творю для газеты, у меня изменяется почерк».
Довлатов С.Д., Ремесло, СПб, «Азбука-классика», 2003 г., с. 18.
Впечатления о США:
«… мы убедимся, что Америка - не рай. И это будет нашим главным открытием. Мы убедимся, что свобода равно благосклонна к дурному и хорошему. Под её лучами одинаково быстро расцветают гладиолусы и марихуана. Всё это мы узнаем позже. А тогда я был наивным младенцем. Я следовал принципу обратной логики. То, что плохо у нас, должно быть замечательно в Америке. Там - цензура и портвейн, здесь - свобода и коньяк. Америка была для нас идеей рая. Поскольку рай - это, в сущности, то, чего мы лишены. В Союзе меня не печатали. Значит, тут я превращусь в Арта Бухвальда. Мы говорили, уезжая: «Я выбрал свободу!» При этом наши глаза взволнованно блестели. Ибо свободу мы понимали как абсолютное и неоспоримое благо. Как нечто обратное тоталитарной зоне. Подобное чувство характерно для зэков, которые глядят на мир сквозь тюремную решетку. А также для инвалидов, которых санитары нехотя подвозят к больничному окну. Свобода представлялась нам раем. Головокружительным попурри из доброкачественного мяса, запрещённой литературы, пластинок Колтрейна и сексуальной революции».
Довлатов С.Д., В джунглях капитала, в Сб.: Речь без повода… или Колонки Редактора, М., «Махаон», 2006 г., с. 81.
И далее:
«Ты можешь написать «Четырнадцатую симфонию», «Гернику», «Анну Каренину». Создать искусственную печень, лазер или водородную бомбу. Ты можешь быть гением и провидцем. Великим еретиком и героем труда. Это не имеет значения. Материальные плоды человеческих усилий неминуемо становятся объектом рыночной торговли. В сфере духа Модильяни - гений. А художник Герасимов - пошляк и ничтожество. Но в сфере рынка Модильяни - хороший товар, а Герасимов - плохой. Модильяни рентабелен, а Герасимов - нет. Законам рынка подчиняется всё, что создано людьми. И законы эти - общие. Для Зарецкого и Микеланджело. Для гусиных желудков и еженедельника «Зеркало»...
Довлатов С.Д., Бизнес не порок, в Сб.: Речь без повода… или Колонки Редактора, М., «Махаон», 2006 г., с. 104.
«Арьев оказался приятным и скромным человеком и наблюдательным критиком. Из одной его статьи я узнал, что в сочинениях Довлатова все слова во фразе обязательно начинаются с разных букв. И никогда ещё ни один литературовед не делал замечания более верного. Можете проверить. Я не знаю, какой смысл в этой особенности, но за ней, видимо, таится большая скрытая работа, являя посвящённому за внешней простотой свидетельство настоящего искусства. Правда, все фразы очень короткие».
Веллер М.И., Слово и профессия, «Аст», 2008 г., с. 54.
«… по легенде, которая всегда совершеннее действительности, Довлатов уже написал подобный роман. О том, как он работал в ленинградском «Костре». По этой легенде роман назывался «Мой Костёр». Раз в неделю, в ночь на субботу, его поглавно читали по «Свободе». Главы назывались: «Корректор»; «Завпоэзией»; «Ответственный секретарь». Произведение было лаконичным и сильным. Довлатов отличался наблюдательностью и юмористическим складом ума, поэтому каждый понедельник прославленного в свой черед сотрудника редакции вызывали на Литейный и после непродолжительной беседы увольняли с треском. Редакция бросила работать. Всю неделю с дрожью ждали очередной передачи, а в субботу, нервно куря и закусывая водку валидолом, крутили приёмники, чтобы узнать, кто из них приговорён к казни на этот понедельник. Русская рулетка. Ряды редели. Смертельный удар был нанесён главой «Жратва». Редакция помещалась недалече от Смольного, и в качестве органа Обкома комсомола обедала в смольнинской столовой. Не в том зале, конечно, где боссы, и не в том, где инструкторы, и не в том, где машинистки, а вместе с шоферами и наружной охраной, но всё равно - кормушка святая святых, экологически чистые деликатесы по дешёвке, закрыто для простого народа. Довлатов описал столовую. В следующий понедельник редакцию навсегда открепили от столовой Смольного. Ненависть к Довлатову, запивающему сейчас бигмаки кока-колой, достигла смертельной степени и приобрела священный классовый характер. Можно простить увольнение отца, но не потерю спецраспределителя».
Веллер М.И., Слово и профессия, «Аст», 2008 г., с. 41-43.
Юнна Мориц так написала после смерти Сергея Довлатова в 1990 году:
Долги ему жизнь отравляют,
И нету поместья в заклад.
И плохо себе представляют
Друзья его внутренний ад.
Сергей Довлатов – как лишний человек в русской литературе по оценке А.А. Гениса
Регистрация на конференц
Страница конференции во ВКонтакте: 
