Клевета писателя А.П. Казанцева
В 1962 году Н.С. Хрущёв посетил в Москве выставку художников в Манеже и остался недоволен работами абстракционистов.
По обычаям времени, по СССР прокатилась волна проработок деятелей искусства.
Начали с художников-модернистов - с Фалька, Сидура, Эрнста Неизвестного, а потом, никто и ахнуть не успел, уже взялись и за Эренбурга, за Виктора Некрасова, за Андрея Вознесенского, за Александра Яшина и за фильм Застава Ильича. И уж все кому не лень прошлись ногами по Аксёнову, Евтушенко, Сосноре, Ахмадулиной и даже - но вежливо, с реверансами! - по Солженицыну. (Солженицын всё ещё оставался в фаворе у Самого. Но вся остальная свита, боже ж мой, как все они его ненавидели и боялись! Милостив царь, да немилостив псарь.)
Во благовременье гнойная волна докатилась и до нашей околицы, до тихого нашего цеха фантастов. 26 марта 1963 года состоялось расширенное совещание секции научно-фантастической и приключенческой литературы Московской писательской организации. Присутствовали: Георгий Тушкан (председатель секции, автор ряда приключенческих произведений и НФ-романа Чёрный смерч), А.П. Казанцев, Георгий Гуревич, Анатолий Днепров, Роман Ким (автор повестей Тетрадь, найденная в Сунчоне, Девушка из Хиросимы, По прочтении сжечь), Сергей Жемайтис (заведующий НФ-редакцией в Молодой гвардии), Евгений Павлович Брандис и многие другие.
Вот характерный отрывок из подробного отчёта Аркадия Натановича по этому поводу:
И вот тут началось самое страшное. Выступил Казанцев. Первая половина его выступления была целиком посвящена Альтову (литературный псевдоним Г.С. Альтшуллера – Прим. И.Л. Викентьева) и Журавлёвой. Вторую я уже не слушал, потому что мучился, не зная, как поступить. Вот тезисы того, что он говорил.
Альтовское направление в фантастике, слава богу, так и не получило развития. И это неудивительно, потому что в массе советские фантасты - люди идейные. Альтов на совещании в 1958 году обвинял нас с Днепровым в том, что мы (Днепров и он, Казанцев) присосались к единственной, всем надоевшей теме - столкновение двух миров. Нет, товарищ Альтов, эта тема нам не надоела, а вы - безыдейный человек (стенографистки пишут наперебой. Вообще всё стенографировалось). В Полигоне „Звёздная река" Альтов выступал против постулата скорости света Эйнштейна. Но в тридцатых годах фашисты мучили и преследовали Эйнштейна именно за этот постулат.
Все вещи Альтова так или иначе играют на руку фашизму (стенографистки пишут! Не думай, я не преувеличиваю, мне самому казалось, что я во сне). Мало того, все вещи Альтова так далеки от жизни, настолько пусты и лишены жизненного содержания, что можно смело назвать его абстракционистом в литературе, это мазила, дёгтемаз и прочее.
Дальше я не слушал. У меня холодный пот выступил. Все сидели, как мёртвые, уставясь в стол, никто ни звука не проронил, и вот тогда я понял, что в первый раз в жизни столкнулся с Его Величеством Мстящим Идиотом, с тем, что было в 37-м и 49-м. Выступить с протестом? А если не поддержат? Откуда, мне знать, что у них за пазухой? А если это уже утверждено и согласовано? Трусость мною овладела страшная, да ведь и не даром, я же боялся и за тебя. А потом я так рассвирепел, что трусость исчезла. И когда Казанцев кончил, я заорал: Разрешите мне! Тушкан, недовольно на меня поглядев, сказал: Ну что там, ну говорите.
Стругацкий: При всём моём уважении к Александру Петровичу я решительно протестую. Альтова можно любить и не любить, я сам его не очень люблю, но подумайте, что вы говорите. Альтов - фашист! Это же ярлык, это же стенографируется, мы не в пивной сидим, это чёрт знает что, это просто непорядочно! (Это я помню, но я ещё что-то нёс, минут на пять.)
Секунда мёртвой тишины. Затем железный голос Толи Днепрова: Я со своей стороны должен заявить, что не слыхал, чтобы Альтов обвинял меня в пристрастии к теме борьбы двух миров. Он обвинял меня в том, что действующие лица у меня не люди, а идеи и машины.
Ким: И не абстракционист он никакой. Наоборот, когда был у меня и увидел картину такого-то, очень её ругал.
Затем все зашумели, заговорили, Казанцев начал объяснять, что он хотел сказать, а я трясся от злости и больше ничего не слыхал. И когда всё закончилось, я встал, выругался (матом, кажется) и сказал Голубеву: Пойдём отсюда, здесь ярлыки навешивают. Громко сказал.
Мы пошли вниз, в кабак, и там выдули бутылку настойки какой-то...
Стругацкий Б.Н., Комментарии к пройденному, СПб, Амфора, 2003 г., с. 107-109.
