Искусство- и литературоведение
Искусствоведение и литературоведение
Художественная критикаХудожественная критика
X
Универсальный гений А.С. Пушкина по оценке А.П. Платонова
«Пушкину никогда не удавалось исчерпать себя даже самым великим своим произведением, - и это оставшееся вдохновение, не превращенное прямым образом в данное произведение и всё же ощущаемое читателем, действует на нас неотразимо.
Истинный поэт после последней точки не падает замертво, а вновь стоит у начала своей работы.
У Пушкина окончания произведений похожи на морские горизонты: достигнув их, опять видишь пред собою бесконечное пространство, ограниченное лишь мнимой чертою.
Универсальное творческое сознание Пушкина после него не перешло ни к кому.
Эксплуатировались, так сказать, лишь отдельные элементы наследства Пушкина.
Но поскольку у Пушкина эти элементы входили в его живую творческую гармонию, то, будучи применёнными по отдельности, они, эти элементы, в некоторых произведениях послепушкинских писателей принесли даже вред.
Сообщим вкратце про Гоголя и Щедрина.
Мы не касаемся всех их сочинений, а только некоторых, где родимая печать Пушкина наиболее ясна.
В «Мёртвых душах» Гоголь изобразил толпу ничтожеств и диких уродов: пушкинский человек исчез.
Щедрин тоже отчасти воспользовался направлением Гоголя, обрабатывая свои темы ещё более конкретно и беспощадно. Не в том дело, что губернаторы, помещики, купцы, генералы и чиновники - одичалые, фантастические дураки или прохвосты. Мы не о том жалеем. А в том беда, что и простой, «убитый горем» народ, состоящий при этих господах, почти не лучше.
Во всяком случае образ «простолюдина» и «господина» построен по одному и тому же принципу. Особенно далеко отошёл от Пушкина и впал в мучительное заблуждение Достоевский; он предельно надавил на жалобность, на фатальное несчастье, тщетность, бессилие человека, на мышиную возню всего человечества, на страдание всякого разума.
Какой можно сделать вывод из некоторых, главнейших работ Достоевского? Вывод такой, что человек - это ничтожество, урод, дурак, тщетное, лживое, преступное существо, губящее природу и себя.
А дальше что, если судить по Достоевскому? А дальше - так бей же, уничтожай этого смешного негодяя, опоганившего землю! Человек же ничто, это - «существо несуществующее»!
Нам кажется, Пушкин бы ужаснулся конечному результату кое-каких сочинений своих последователей, продолжателей дела русской литературы. Гоголь, например, и сам ужаснулся. Живые элементы пушкинского творчества, взятые отдельно, умерли и выделили яд. Ещё всё напоминало Пушкина, но на самом деле его уже не было. Великая но форме и по намерениям русская послепушкинская литература, вызывая тоску и голод в читателе, не могла всё же его накормить, утешить и правильно направить в будущее.
Не желая быть неточно понятыми, мы сжато разъясним ещё раз свою только что изложенную точку зрения.
Во-первых, мы говорим не обо всех произведениях Гоголя и Щедрина, а лишь о тех, где сказалась интересующая нас тенденция.
Во-вторых, Гоголь своей трагической судьбою сам доказал, что жить с мёртвой душою, переселившейся из «внешнего» мира внутрь самого сердца писателя, нельзя. Щедрин сыграл своей критикой старого общества огромную революционную роль - никто не посмеет умалить достоинство великого классика. Но ведь и тогда жили люди, которым необходим был выход из закоснения, из нужды и печали немедленно, или, по крайней мере, им была нужна уверенность в ценности своей и общей жизни. Читая иные произведения Щедрина, наслаждаясь мощью его сатиры, его пером, действующим как дробящий перфоратор, человек иногда теряет веру в своё достоинство и не знает - как же ему быть дальше в этом мире, «где сорным травам лишь место есть». Ведь были же и тогда писатели, понимавшие свою задачу несколько иначе; например, Чернышевский.
Лишь позже появились более действительные преемники Пушкина, которые обратились к читателю-человеку с полноценным «хлебом насущным». Среди них первое место занимает Максим Горький. Нам теперь понятно, почему именно Горький, а не Достоевский, имел полноценный, «неотравленный хлеб».
Дело здесь не в таланте; дело в том, что хозяином истории стал действительный кормилец и утешитель человечества - пролетариат.
Чего же хотел Пушкин от жизни?.. Для большого нужно немного. Он хотел, чтобы ничто не мешало человеку изжить священную энергию своего сердца, чувства и ума. Изжить - и скончаться: «и пусть у гробового входа младая будет жизнь играть». Здесь нет пессимизма. Наоборот, здесь есть великодушие, здесь истинный оптимизм, полное доверие к будущей «младой» жизни, которая сыграет свой век не хуже нас. Пушкин никогда не боялся смерти, он не имеет этого специфического эгоизма (в противоположность Л. Толстому); он считал, что краткая, обычная человеческая жизнь вполне достаточна для свершения всех мыслимых дел и для полного наслаждения всеми страстями. А кто не успевает, тот не успеет никогда, если даже станет бессмертным.
Пушкин, конечно, ясно понимал, что снять путы с истории и тем самым освободить вольнолюбивую душу человека - дело не простое. Он даже предполагал, что это - музыка далекого будущего. Неизвестно, думал ли Пушкин, насколько усилится и обновится «вольнолюбивая душа человека» при снятии пут с истории, - насколько человек оживёт, повеселеет, воодушевится, приобщится к творчеству, превратит в поэзию даже работу отбойного молотка и бег паровоза,- насколько он, будущий для Пушкина человек, станет его же, пушкинским, человеком...
Разве не повеселел бы часто грустивший Пушкин, если бы узнал, что смысл его поэзии - универсальная, мудрая и мужественная человечность - совпадает с целью социализма, осуществлённого на его же, Пушкина, родине. Он, мечтавший о повторении явления Петра, «строителя чудотворного», - что бы он почувствовал теперь, когда вся петровская строительная программа выполняется каждый месяц (считая программу, конечно, чисто производственно - в тоннах, в кубометрах, в штуках, в рублях: в ценностном и количественном выражении)... Живи Пушкин теперь, его творчество стало бы источником всемирного социалистического воодушевления...
Да здравствует Пушкин - наш товарищ!»
Платонов А.П., Пушкин – наш товарищ / Размышления читателя: литературно-критические статьи и рецензии, М., «Современник», 1980 г., с. 20-22.
