Душевные отклонения и болезни...
Психотравмы и судьба человека...Детские и юношеские психотравмы и судьба человека...
Биографии, автобиографии и мемуарыРазличные воспоминания о творчестве и творцах…
X
«Начиная с первого сборника «Золото в лазури» (1904), Белый высказывает свои упования стать пророком, и в то же время свои опасения, эту высокую миссию не выполнить, и сорваться в безумие, а значит, оказаться всё же лжепророком. […]
И в тридцать лет Белый верил в высшую миссию, порученную ему. Посвящение, казалось, ещё предстояло ему. Важным событием на этом пути была встреча со Штейнером в мае 1912 (примерно через год после написания цитированного выше письма).
Белый, как, пожалуй, никто из его современников, пытался разгадать загадку человеческой жизни. В качестве объекта чаще всего брался свой собственный путь, или же путь близких знакомых и родных (Блок, отец Н.В. Бугаев, С.М. Соловьёв). Внешняя канва видна любому биографу, но где же та внутренняя логика, что связывает все разрозненные события воедино, где «красная нить», которая видна одному Посвящённому? Белый пытался так увидеть и понять свою жизнь.
Понятие «Посвящения» принадлежит эсотерической области. Для эсотерического сознания мир образует единство. Эта внутренняя связь всего уже есть данность. Для Белого же это прозвучало заданием; с детства мир был для него расколот в череде конфликтов родителей. Единство мира было восстанавляемо по воспоминаниям самого писателя в «символических играх». Позднее «проблема ножниц» разрешалась применительно к миру науки, например, математика отца, и миром эсотерического искусства отчасти с помощью каббалистики. Влюблённость тоже оказывается мистериально окрашенной, что проявляется с наибольшей яркостью в отношениях с М.К. Морозовой, впрочем и во всех последующих романах Белого эсотерика давала о себе знать, хотя бы и в скрытом виде (так Л.Д. Блок (жена А.А. Блока - Прим. И.Л. Викентьева) оказывается воплощением Души мира, и Белый чувствовал себя призванным соединиться с ней, чтобы освободить её из плена). Дружба у Белого является неким аналогом тайного братства. Владимир Соловьёв избирается на роль небесного вождя и пророка.
Параллельно ведётся напряжённый поиск своего религиозного пути. Крещённый в православной церкви, Белый в 16 -17 лет заинтересовывается теософской литературой и учениями восточных мудрецов, чья мудрость по классификации Вл. Соловьёва должна быть отнесена к религиям «правой руки», как и христианство. Все эти религии происходят из одного источника, так что между их учениями нет существенного противоречия. Следовательно, для Белого не было непереходимой грани между традиционным христианством и восточной мудростью.
В 1903 - 1904 годах. Белый посещает опального епископа Антония, впавшего в немилость за «недозволенное совершение чудес», который пытается руководить юным поэтом на духовном пути. Вероятно, Белый не мог решиться стать духовным чадом старца, т. к. это значило бы для нею умертвление собственной воли и даже в деле самопознания упование на мудрость указаний духовного отца?. Ярым православным Белый не зарекомендовал себя ни в какою пору своей жизни. Уже в мае 1904 г. он прекратил свои посещения епископа.
Главным внутренним содержанием последующих лет была несчастливая любовь к Л.Д. Блок. […]
Идеалом Белого являлся поэт-пророк, посвящённый в тайны бытия. В начале своего творческого пути Белый надеялся стать Посвящённым благодаря наитию, т. е. пассивно, в духе Вл. Соловьёва. Интерес Белого к опальному епископу Антонию, творившему чудеса тоже объясняется скорее всего надеждой Белого получить тайное знание от православного духовного руководителя. Однако в православной церкви посвящение трактуется узко, а именно, как посвящение в какой-либо сан служителя при церкви, участника церковных обрядов. Путь понимается как путь спасения. В традиции Православия было достаточное число праведников, т. е. тех, кто по определению 3.Н. Гиппиус, верует «слепо, по-древнему, по-детскому, с детской подлинной святостью», но не было организаций, подобных орденам на Западе. Да и в светском обществе, за исключением воспринятого с Запада масонства, не существовало тайных братств, созданных не с целью насильственного изменения устоев российской жизни, а с целью воспитания в поколениях на примере христианской любви новой общности людей. Как мы уже видели, Белый интересовался новейшими сведениями о Восточных учениях в изложении Е.П. Блаватской, так же, как первоисточниками, идущими из глубины веков («Упанишады», сочинения Лао-цзы и Конфуция) . Всё же можно с уверенностью утверждать, что и в его широко взятых поисках Пути (добавим: посвящения) христианство всегда пребывало в центре его интересов. […]
На примере Андрея Белого можно рассмотреть путь посвящения человека ХХ-го века (к сожалению, автор очерка не рассматривает – как поведение Андеря Белого разрушало психику его близких - Прим. И.Л. Викентьева). Ещё до эпохи «аргонавтизма» Белый усиленно интересовался вопросами духа. Свои пробы пера сам автор расценивал как нечто вторичное по сравнению с духовными узнаниями, которые были темой литературных произведений. Мысль Белого, им неоднократно и в разные периоды жизни отстаиваемая, о том, что лишь теургическое искусство - подлинное искусство, и художник должен быть теургом, находит параллель с требованием Посвящённого вернуться в земное бытие, чтобы выразить познанные им законы духовного мира в своей деятельности. Аргонавтический союз должен был по замыслу Белого стать союзом Посвящённых, говорящих на особом символическом языке об эсотерических событиях. Символизм восприятия мира был у Белого и его ближайших друзей не заёмный, а свой, изобретённый, но и прочувствованный. Однако этот союз был изначально обречён на вырождение в литературный салон, т. к. не было ни общей программы, ни настоящего учителя, могущего указать путь посвящения. «Лишь лозунг, что будущее какое-то будет, соединял нас в то время», - вспоминал Белый. «Аргонавты» ориентировались на двух великих мыслителей недавнего прошлого: Владимира Соловьёва («Он стал мне учителем пути») и Фридриха Ницше.
Заметим, что ни тот ни другой не выступили при жизни открыто как учителя пути посвящения, оставаясь, несмотря на сильное влияние на умы общества, всё же на позициях «кабинетного» учёного. Этот выбор духовных ориентиров был довольно произвольным и не мог много способствовать успехам в посвящении. Однако Белый и его единомышленники видят в обоих теургов и предтечей «аргонавтов». Их объединяет «пафос «аргонавтического» стремления к окончательному гармоническому мироустройству». Однако, не имея сколько-нибудь конкретных планов осуществления своих далеко идущих намерений и количественно обрастая всё приходящими «непосвящёнными», собрания «аргонавтов» вскоре превратились в литературный салон. Ещё одно обстоятельство, кроме крушения надежд на преобразование мира посредством «аргонавтизма», привело Белого к пересмотру своих позиций. А именно, неожиданное начало любовной связи с «ученицей» Белого, Ниной Петровской. Белый впрочем порывает эту связь, нанёсшую удар «утопиям о мистерии», т. к. он дал «Богу обещания стоять на страже зарождающегося религиозного искания».
Поворот Белого к теории знания и попытке построить своё теоретическое обоснование символизма означал лишь изменение тактики. Белый убедился на опыте, что мистерию жизни нужно тщательно готовить и подбирать единомышленников: «Эсотерика, интимное, чаяния, мечты о коммуне - их перенёс я: их искал осуществить с другими людьми». […]
Революция 1905 года окончательно заставила Белого изменить тактику действий. Мир не удалось изменить путём краткого напряжения духовных сил. В таком случае под предстоящее преобразование сознания нужно подвести научный базис. «Расставание с прошлым» было лишь временным. Заниматься научными изысками разумнее по одиночке, пора для нового объединённого выступления ещё не пришла: «Мы знаем: свет есть. С нас достаточно этого знания». Символичны были названия двух последующих стихотворных сборников, вышедших в свет в 1909: «Пепел» и «Урна». […]
Симптоматично, что Белый впервые после эпохи аргонавтизма обращается вновь к зорям в 1909 году. Белый ищет «новый путь жизни». Он углубляется в книги по тайным знаниям (алхимия, каббапа, астрология), самостоятельно составляет свой гороскоп. Об этом он пишет в обширных комментариях к казалось бы сугубо научной, теоретической «Эмблематика смысла» (1909), вошедшей в книгу «Символизм». Вся эта работа пересыпана ссылками на тайную мудрость (в основном, теософскую), а заканчивает Белый пророчески: «... в европейское замкнутое в себе искусство XIX столетия влилась мощная струя восточной мистики; под влиянием этой мистики по-новому воскресли в нас средние века. [...] … мы переживаем ныне в искусстве все века и все нации; прошлая жизнь проносится мимо нас. Это потому, что стоим мы перед великим будущим». В этих словах звучит верность мистериальным идеалам аргонавтизма. Восточная мудрость сближается здесь с христианской средневековой мистикой; уже заметен переход от теософии к знанию, обладающему христианским импульсом. Впрочем в реальном плане Белый встретится с искомым учением несколько позднее, в 1912 году. […]
