Классификации творческих личностей
Общепринятой классификации творческих личностей, ученых, инноваторов не существует. Но многие Авторы предлагали для этого различные основания...
X
Оригинальные гении и их последователи-посредственности по Эжену Делакруа
«Спектэйтор («Spectator» - английское еженедельное обозрение, публикующее материалы на темы политики, экономики и культуры – Прим. И.Л. Викентьева), говорит о тех, кого он называет гениями высшего разряда, таких, как Пиндар, Гомер, библия, о неясных в самом своём величии и незавершенности, о Шекспире и пр.; затем о тех, в ком он видит больше искусства, как в Вергилии, Платоне и т.д.
Вот вопрос, с которым пора покончить! Действительно ли Шекспир, у которого поразительные по силе непосредственности места сменяются бесконечной и безвкусной болтовней, в большей степени достоин восхищения, чем Вергилий или Расин, у которых всё стоит на своем месте и выражено в соответствующей форме?
Мне кажется, что последнее решение представляет больше трудностей, потому что вы не сможете отрицать ни правды, ни силы творчества за теми из этих разнородных гениев, у которых Спектэйтор находит большее подчинение тому, что он называет правилами искусства.
Что пользы от самого отделанного и высокого стиля, если за ним кроются неопределённые или пошлые мысли?
Первые из этих великих людей напоминают, может быть, те необузданные существа, которым прощают серьёзные прегрешения во имя нескольких добрых поступков. Это всё та же история законченной работы в сравнении с наброском, - о чём я уже говорил, - или незаконченного памятника, намеченного лишь в главных своих чертах и ещё не получившего той завершенности и согласованности всех частей, которые придадут ему нечто определённое и тем самым пресекут воздействие на воображение, которое стремится ко всему неясному, легко расплывается и схватывает обширные предметы по нескольким внешним признакам. Надо прибавить, что и эта начальная стадия памятника, сравнительно с тем, чем он станет в законченном виде, не даёт воображению вызывать формы, слишком противоречащие тем, в какие он отольется в конце концов; между тем, в созданиях таких гениев, как Пиндар, очень часто наряду с изумительными откровениями наталкиваешься на нечто чудовищное.
Корнель полон таких контрастов. Шекспир - тоже. Ни у Моцарта, ни у Расина, ни у Вергилия, ни у Аристотеля нельзя встретить ничего подобного. Ум наш испытывает непрерывное удовлетворение и, наслаждаясь зрелищем страсти Федры или Дидоны, не может не отдавать должного божественному труду, отшлифовавшему оболочку, в которую поэт заключил эти трогательные размышления. Автор принял на себя труд, необходимый, чтобы удалить с дороги, по которой он меня ведёт, или из перспективы, которую он мне показывает, все препятствия, мешающие мне или вызывающие отпор.
Если даже у таких гениев, как Гомер и Шекспир, есть такие неприятные стороны, во что же превращается это у их последователей, предоставленных самим себе и лишённых чёткости? Спектэйтор по достоинству бранит их; и действительно, нет ничего более отталкивающего среди всех видов подражания, чем этот наиболее глупый и наиболее неловкий. Не говорю уже о том, что Гомер и Шекспир вызывают особенный восторг Спектэйтора в качестве оригинальных гениев; это должно быть предметом особого рассмотрения, а равно сопоставления, скажем, с Моцартом и Ариосто, которым, по-моему, ни в коем случае нельзя отказать в оригинальности, несмотря на то, что их произведения лишены каких-либо неправильностей.
Нет ничего опаснее этого рода заблуждения для молодых умов, всегда стремящихся восхищаться скорее всем гигантским, нежели разумным. Напыщенная и неправильная манера представляется им вершиной гениальности, хотя нет ничего легче подражания подобной манере.
Многие не понимают, что самые крупные таланты делают лишь то, что могут делать; когда же они становятся слабыми или напыщенными, это значит, что вдохновение не в силах следовать за ними или, вернее, что они не сумели разбудить его, а главное, удержать в должных границах. Вместо того чтобы овладеть своим сюжетом, они сами остаются во власти своего порыва или испытывают бессилие подчинить себе свой замысел. Моцарт вполне мог бы сказать о себе и сказал бы, наверное, в менее напыщенном стиле: Я - господин себе, равно как всей вселенной! Взойдя на колесницу своего вдохновенья и уподобляясь Аполлону в зените полёта, он твёрдой рукой, от начала и до конца, правит вожжами и повсюду распространяет свет.
Вот чего не умеют делать все Корнели, увлекаемые неожиданными порывами; вот почему они поражают вас то внезапными падениями, то взлётами, возносящими их на вершины величия. Не надо быть слишком снисходительным к этим своеобразным гениям и принимать то, что обычно называют их небрежностью и что правильнее было бы называть их провалами; они смогли сделать только то, что сделали. Часто они поливали обильным потом крайне слабые и неуклюжие места. Такой результат весьма нередко получается и у Бетховена, у которого ноты не менее перемараны, чем рукописи Ариосто. С этими людьми должно часто случаться, что лучшие, удачи являются к ним сами в ту минуту, когда они о них и не думают, и, наоборот, они затрачивают много времени на то, чтобы ослабить эффекты частыми повторениями и чрезмерным развитием».
Дневник Делакруа в 2-х томах, Том 1, М., «Издательство Академии художеств СССР», 1961 г., с. 400-402.
Посредственность способна создавать лишь псевдо-новизну - обобщение Эжена Делакруа
