«Колридж заметил, что все люди рождаются последователями либо Аристотеля, либо Платона.
Последние думают, что идеи реальны, первые, что они - обобщения.
Вот почему для одних язык - всего лишь система произвольных символов, а для других - карта мироздания. Если для последователей Платона Вселенная - Космос, Порядок, то для продолжателей Аристотеля такой вывод - ошибка, самообман ущербного ума. В разные эпохи, на разных широтах перед нами всё те же два бессмертных противника, лишь сменяющие языки и имена. Одного зовут Парменид, Платон, Спиноза, Кант, Фрэнсис Брэдли; другого - Гераклит, Аристотель, Локк, Юм, Уильям Джемс.
На неприступных высях средневековой схоластики все взывают к Аристотелю - наставнику человеческого разума («Пир», IV, 2), но номиналисты всё же следуют Аристотелю, а реалисты - Платону.
Джордж Генри Льюис считал, что единственный средневековый спор, имеющий философскую ценность, - это полемика между номинализмом и реализмом. Суждение слишком смелое, но лишний раз подчёркивающее накал тех упрямых дебатов, которые разгорелись в начале IX века из-за одной фразы Порфирия, переведённой и откомментированной Боэцием. Ансельм и Росцеллин продолжили схватку в XI веке, а в XIV её опять оживил Уильям Оккам.
Прошедшие годы, как и следовало ожидать, лишь до бесконечности умножили позиции и оттенки. Если, однако, для реализма первичными были универсалии, а мы говорим - абстрактные понятия, то для номинализма - единичные вещи.
История философии - не музей развлечений и словесных игр. Вполне вероятно, что два эти тезиса соответствуют двум основным способам познания. Морис де Вульф пишет: «Ультрареализм приобрёл первых сторонников». Хронист Германн (XI век) называет antique doctores тех, кто преподает диалектику in re; Абеляр пишет о ней, как о «прежнем учении», и вплоть до конца XII века по отношению к противникам употребляется слово «moderni».
Тезис, сегодня немыслимый, казался очевидным в IX веке и отчасти сохранился до XIV. Некогда новинка, объединявшая скромное число неофитов, номинализм теперь разделяется абсолютно всеми. Его победа столь внушительна и бесспорна, что само имя стало ненужным. Никто не называет себя номиналистом, поскольку других просто нет. И все же попробуем понять, что сутью для средневековья были не люди, а человечество, не каждый в отдельности, а общий вид, не виды, а род, не роды, а Бог. По-моему, от этих понятий (ярким примером их может служить четвероякая система Эриугены) и ведёт своё начало аллегорическая литература. Это история абстракций, так же, как роман - история индивидов. Но сами абстракции олицетворены, и потому в любой аллегории есть что-то от романа. Люди, которых избирают своими героями романисты, как правило, выражают общие свойства (Дюпен - это Разум, дон Сегундо Сомбра - Гаучо); в романах всегда есть аллегорический элемент».
Хорхе Луис Борхес, От аллегорий к романам / Коллекция: Рассказы; Эссе; Стихотворения, СПб, «Северо-Запад», 1992 г., с. 336-337.