Подготовка ТЛ учеников
Подготовка творческой личностью Учеников
Распад творческого коллективаРаспад / раздел творческого коллектива
X
Подготовка художников в мастерской А.И. Куинджи
«Работа в мастерской Архипа Ивановича шла споро и дружно. Работали много: учителя нельзя было разжалобить ссылками ни на усталость, ни на плохое самочувствие. Поверхностное отношение к искусству было единственным грехом, которого он не прощал.
Такие же жесткие требования Куинджи предъявлял и к себе. Бывало, он среди ночи поднимался в верхний этаж к какому-либо ученику, чтобы сделать замечание, которое упустил днём, в мастерской. Но он не только требовал, - ученики были его семьей, он почти не расставался с ними.
После занятий собирались за самоваром (Где чай покупаешь? - спрашивали Куинджи друзья-профессора. - Открой секрет, уж больно хорошо твои ученики пишут.) Ужинали все вместе, по-студенчески; из соседнего трактира приносили сосиски с горчицей и булочкой. Читали вслух, спорили об искусстве. Архип Иванович вспоминал о Крамском, о передвижниках, о том, как создавалась та или иная картина. О своих ссорах и обидах молчал, умел подниматься над личным. Речь его обыкновенно была беспорядочной, несвязной, и не было определённой темы в его беседах, но на них становилось понятным: к чему должен стремиться художник в своей композиции, как должно вынашивать картину, обдумывая её всесторонне, - вспоминали впоследствии его ученики.
Музицировали. Вагнер играл на балалайке, Калмыков и Богаевский - на гитаре, Латри - на мандолине, Химона и Зарубин - на скрипке, иногда в оркестр вступал и сам Куинджи - тоже со скрипкой. Когда Третьяков купил у Рушица и Рылова по пейзажу, устроили торжественный концерт - звенели струны, именинники ходили по кругу с двумя огромными подносами. На подносе у Рылова высились горы колбас, закусок, пышного пшеничного хлеба, у Рушица сиротели две бутылки: Куинджи не любил, когда пили много. Ещё веселее праздновали завершение дипломной работы Кандаурова Могила скифского царя. На столе стоял огромный, изготовленный по специальному заказу торт с шоколадными лошадками и сахарным бюстом Куинджи; лошадей полили спиртом и зажгли - тризна совершилась, можно было приступать к раскопке кургана, нож вручили Рериху, археологу.
Снова песни, снова музыка, снова и снова разговоры об искусстве. Возбуждённые, вдохновленные, шли его ученики домой с желанием работать, уверенные в своих силах. Они знали, что ради искусства Куинджи отстоит их на всех путях, знали, что учитель - их ближайший друг, сами хотели быть его друзьями, - писал Рерих.
Боттега, боттега... (по-итальянски: художественная мастерская, где работали, а часто и жили художники – Прим. И.Л. Викентьева). И в довершение сходства кошелёк Архипа Ивановича, словно кошелёк Донателло, всегда открыт для молодёжи. Куинджи раздавал деньги щедро, не только не требуя благодарности, но избегая её. В Академии я был избран Архипом Ивановичем в качестве посредника между ним и нуждающимися студентами. Периодически он выдавал мне довольно большую сумму денег, я раздавал их тем, кто особенно нуждался... Когда я приносил ему расписки моих товарищей в получении денег, он не смотрел их и тут же рвал, а затем уходил за новой суммой, - расскажет Бродский. Однажды совет исключил девять учеников за невзнос платы за учение. Узнав, он тут же внёс всю сумму, - вспомнит Остроумова-Лебедева. А когда Академия художеств ассигновала деньги на ремонт профессорских квартир, Куинджи отказался от них и предложил профессорам сделать ремонт каждому за свой счёт, а деньги передать на пособия необеспеченным учащимся.
Стремясь всячески поддержать студенческую кассу взаимопомощи, Куинджи организовал Весенние выставки, на которых молодые чувствовали себя хозяевами: каждый, имеющий звание художника, мог выбирать и быть выбранным в жюри. Деньги за купленные полотна шли в кассу и распределялись между нуждающимися, - теперь даже самые бедные имели возможность приобрести краски, холсты и уехать из столицы на летние этюды. Цены на весенние холсты держались высоко - выставки были популярны, газеты рецензировали их, популярный журнал Нива печатал репродукции».
Воронова О.П., Куинджи в Петербурге, Л., «Лениздат», 1986 г., с. 165-167.
«И вдруг неожиданное событие перевернуло спокойную и дружную работу мастерской Куинджи. Всё началось со столкновения между студентом Кжижановским и ректором Антонием Осиповичем Томишко. Кто из них был виноват? Студент не поклонился ректору, ректор приказал сторожам вывести его из канцелярии. Нервный, импульсивный Кжижановский рассказывал об этом захлёбываясь, по всей вероятности, с преувеличениями. Его словам я не вполне верила, - сдержанно скажет Остроумова-Лебедева. Но студенты не доискивались виноватых и правых: они увидели, что их товарищ прибежал в рисовальный класс, закрыв лицо руками, в ужасном состоянии, услышали, что его оскорбили, и стали требовать, чтобы Томишко извинялся перед ним, грозя в случае отказа забастовкой. До поздней ночи гремели студенческие прения, до поздней ночи заседал академический совет. Томишко извиняться отказался, вице-президент И.И. Толстой сказал, что он готов прибегнуть даже к полицейским мерам, и тут Куинджи не выдержал, решил вмешаться, на свой страх и риск. Около часа ночи, - рассказывает Рылов, - на сходку входит Архип Иванович, запыхавшийся, бледный, страшно взволнованный. Он просит слова. Ему дали его вне очереди. Едва переводя дыхание, он с трудом произносит: Господа, разойдитесь, прошу вас. Это необходимо - сейчас же разойтись, а завтра приступайте к работе, иначе Академию закроют, полиция готова начать аресты. Я сказал приставу, что сам успокою их, я дал слово приставу. Для меня, во имя искусства…
Увидев любимого профессора потрясённым, плачущим (...слезы заблестели у него на глазах, губы дрожали, - описывает Рылов), многие заколебались. Но главари студенческой оппозиции держались непримиримо. Проголосовали, и большинство высказалось за оппозицию. Куинджи ушёл ни с чем.
Наутро около Академии появился городовой, он стоял бесцельно и бесполезно: студенты не явились на занятия. Совет вынес решение отчислить всех не явившихся, Куинджи возмутился и обрушился на Толстого с упрёками, говорил резко, грубо, не щадя ничьих самолюбии. Тогда его объявили вожаком ученического движения, подвергли домашнему аресту и предложили - это предложение шло от имени президента Академии, т.е. было уже не предложением, а приказом - в течение двадцати четырёх часов подать прошение об отставке: взбешенный Толстой доложил о нём президенту как о виновнике беспорядков... человеке, не выбиравшем средств для своей популярности.
Рассказывали, что Архип Иванович так тяжело воспринял известие об окончании своей педагогической деятельности, что лишился сознания. Его мечта о возможности возрождения ренессансной боттеги, о духовном единении учителя и учеников была разбита.
Всё погибло, уже не будет прежней Академии, о которой я мечтал и которая только устанавливалась, когда ученики и профессора могли быть единой тесной семьёй, - печалился он».
Воронова О.П., Куинджи в Петербурге, Л., «Лениздат», 1986 г., с. 173-175.
