Художественное творчество и художественное ремесло по Е.И. Замятину (продолжение)

Начало »


Вот это самое «крайнее сгущение мыслей», или то, что я называл самогипнозом - является необходимым и самым трудным условием творческой работы. Иногда это состояние самогипноза, «сгущение мысли» - приходит само собой, без усилия воли и это, в сущности, представляет собою то, что именуется вдохновением. Но это случается редко. Для того чтобы писать большую вещь, приходится каким-то усилием воли достигать этого состояния «сгущения мысли» - и научить этому нельзя: это какая-то органическая способность, и её можно только развить в себе ещё больше, если она имеется налицо.

Моменты творческой работы очень похожи ещё вот на что: на сновидение. Тогда сознание тоже наполовину дремлет, а подсознание и фантазия работают с необычайной яркостью.

О близости и верности этого уподобления говорит то, что, по свидетельству многих писателей, решение той или иной творческой задачи им приходило во сне. Во сне пришли в голову Пушкину какие-то строфы из «Цыган». Гамсун всегда кладет возле себя на ночной столик карандаш и бумагу, чтоб записывать то, что вдруг приходит ему в голову, когда он просыпается среди ночи.

Мысль человека в обыкновенном состоянии работает логическим путём, путем силлогизмов. При творческой работе - мысль, как и во сне, идёт путем ассоциаций. В связи со словом, вещью, цветом, отвлеченным понятием, о которых идёт речь в повести, романе, рассказе - у писателя возникает целый рой ассоциаций. На долю сознания выпадает из этих ассоциаций выбрать наиболее подходящую. Чем богаче способность к ассоциации - тем богаче образы автора, тем они оригинальней и неожиданней.

Богатейшая способность Гофмана к ассоциациям делает его рассказы поразительно похожими на какие-то причудливые сны. Недавно Горький читал свои воспоминания об Андрееве и там приводил такие слова Андреева, у которого тоже была богатая способность к ассоциациям: «Я пишу слово паутина - и мысль начинает разматываться, и мне приходит в голову учитель реального училища, который говорил тягуче, имел любовницу - девицу из кондитерской; эту девицу он называл Милли, а подруги на бульваре звали её Сонька-Пузырь». Смотрите, какая богатая и причудливая ассоциация, связанная с одним только словом «паутина». Творческая мысль писателя работает так же, как у всех людей во сне. Мы нечаянно трогаем во сне горло холодной перламутровой пуговицей на рукаве. В нормальном состоянии, когда сознание трезво работает и контролирует наши ощущения, - никаких ассоциаций, никаких эмоций это прикосновение пуговицы не вызывает. Но во сне, когда сознание послушно подсознанию, - /прикосновение пуговицы тотчас же ассоциируется с прикосновением холодного (стального ножа - и в какую-нибудь долю секунды мы увидим: нож гильотины - мы осуждены на казнь - в тюрьме - на двери луч света из узенького окошка, блестит замок - замок звякнул, это входит палач, сейчас поведут...

Эту способность к ассоциированию, если она вообще есть - можно и нужно развивать путем упражнений. И это мы попробуем. Дальше мы увидим, что в числе художественных приемов - один из тончайших и наиболее верно достигающих цели - расчёты на сообщения мысли... […]

Из этих камней, которые писатель берёт из жизни, сюжет складывается двумя путями: индуктивным и дедуктивным. В первом случае индукция, процесс развития сюжета идёт так: какое-нибудь мелкое и часто незамечательное событие - или человек - почему-нибудь поражает воображение писателя, даёт ему импульс. Творческая фантазия писателя в такой момент, очевидно, находится в состоянии, которое можно сравнить с состоянием кристаллизующегося раствора: в насыщенный раствор достаточно бросить последнюю щепотку соли - и весь раствор начнет отвердевать, кристалл нарастает на кристалл - создается целая прихотливая постройка из кристаллов. Так и здесь: такой импульс играет роль последней щепотки, ассоциации - роль связующего цемента между отдельными кристаллами мысли. Углубляющая весь сюжет идея, обобщение, символ - являются уже после, когда большая часть сюжета окристаллизовалась.

Другой путь - дедукция... когда автор сперва задаётся отвлечённой идеей и затем уже воплощает её в образах, событиях, людях.

Как тот, так и другой путь - одинаково законны. Но второй путь, дедукция - опасней: есть шансы сбиться на схоластическую форму.

Укажу факт, рассказанный Чуковским, как например первого пути создания сюжета индуктивного, в его воспоминаниях о Л. Андрееве. Однажды Андреев прочитал в записках Уточкина: «При вечернем освещении наша тюрьма - необыкновенно прекрасна...». Отсюда - «Мои записки», кончающиеся как раз этой фразой.

Ещё пример: «Чайка» Чехова. Однажды он был в Крыму вместе с художником Левитаном - на берегу моря. Над водой летали чайки. Левитан подстрелил одну из чаек и бросил наземь. Это было такое ясное зрелище ненужно, зря, умирающей, убитой красивой птицы, что оно поразило Чехова. Из этого мелкого факта, запомнившегося Чехову, создалась пьеса «Чайка».

Иногда факт, послуживший импульсом для сюжета - совершенно выпадает из произведения. Так случилось с моей повестью «Островитяне».

Примером дедуктивного пути создания сюжета могут служить многие произведения символистов, - хотя бы пьеса Минского «Альма» или «Навьи чары» Сологуба, явно написанные a these - чтобы доказать преимущества Дульцинеи перед Альдонсой. Сюжет арцыбашевских «Санина» и «У последней черты», горьковской «Мать» тоже явно создались дедуктивным путем; этим путём - все проповеднического типа вещи. Как я уже говорил, этот путь опасен, и сюжеты, создавшиеся таким путём, редко вливаются в безукоризненно-художественную форму.

Итак, теперь мы имеем представление о том, как зарождается сюжет. Но вот сюжет в эмбриональной форме - уже есть... Что же делать дальше? Нужен ли дальше план, схема повести или рассказа?»

Замятин Е.И., Мастерство писателя, в Сб.: Мастерство писателя. Антология журнала «Литературная учёба». 1930-2005. М., «ЛУч». 2005 г., с. 160-164 и 165-166.