Академия наук представляет одно из своеобразных и оригинальных созданий Петра Великого. Даже в той форме, в какой сложилось её учреждение и первые шаги её деятельности в новое царствование, когда правительственная власть потеряла оживлявшую её мысль и направлявшую к общественному благу волю, она являлась в XVIII в. во многом исключительным учреждением. И правда, были историки нашей Академии, считавшие самую идею, руководившую Петром в создании такого учреждения, единственной в истории просвещения.
Подобно College de France в Париже, Royal Society в Англии, Академия наук в Петербурге явилась в истории умственного развития человечества не только единичным и самобытным учреждением, но в тоже время учреждением живым. С одной стороны, она, несмотря на все невзгоды своей истории, сохранила до сих пор следы эпохи своего учреждения - начала XVIII в., когда царили идеи великого первого века научной жизни человечества - XVII столетия. С другой стороны, её живучесть выявилась в том, что она нашла себе место и положение при смене времен и научных состояний. Теперь, в XX в., она так же полна жизни и так же подходит к новым формам научных исканий, как это было почти два столетия тому назад.
Идея об учреждения Академии зародилась у Петра давно. Едва ли правильно приписывать в её основании большую роль Лейбницу, который, правда, уже давно, по-видимому в годы поездки Петра за границу (1698), пропагандировал идею образования Академии наук, высших школ, научных исследований России, подавал в этом смысле записки и писал письма как самому Петру, так и его приближенным. Может быть, мысли Лейбница и отражались на окружающих, но самый ход дела не дает возможности проследить его участие. Лейбниц не играл в истории образования Петербургской академии той роли, какую он имел в основании Берлинской. Горячий поклонник Петра и цивилизации России, он являлся дружественной России и Петру силой в умственной и культурной среде того времени, и из близких к нему кругов вышли люди, реально помогшие осуществить идею Петра. В 1712 г. Лейбниц после многих стараний был принят на русскую службу, чтобы нам, понеже мы известны, что он ко умножению математических и иных искусств и произыскиванию Гистории и к приращению наук много вспомощи может, его ко имеющему нашему намерению, чтоб науки и искусства в нашем государстве в вящий цвет произошли, употребить.... […]
Несомненно, совершенно небезразлично, что Пётр встретил сочувствие и действенную поддержку своим идеям в кругах европейского - немецкого - общества, стоявшего по духу вне рамок рутинных культурных организаций, и это сказалось очень ярко в организации Академии наук, но не Лейбниц и не эти круги были её главными инициаторами.
Едва ли правильно приписывать идею об Академии наук влиянию другого иностранца - Г. Фика, несомненно влиявшего своими знаниями при организации бюрократической системы Петра. Правда, на одном из его докладов в июне 1718 г. о необходимости ввиду устройства коллегии и губернских учреждений обучения российских младших детей и быстрого образования чиновников и купцов Пётр написал: Сделать Академию, а ныне приискать из русских, кто учён и к тому склонность имеет.... Однако эти слова ставят вопрос шире, чем проекты Фика, и неясно, какую академию имел в виду Пётр. Проекты об учёных коллегиях, библиотеках, музеях составлял ещё раньше, в 1713 г., Гюйссен - по поручению Петра.
Окончательное и решительное влияние, однако, несомненно, оказало посещение Петром Парижской академии наук. В начале 1721 г. ученик Лейбница философ Вольф в письме к Блюментросту, говоря о сделанном ему предложении участвовать в создании Академии наук в конце 1720 г., прямо указывает на Academie des Sciences как на то учреждение, которое хочет создать Пётр. В связи с этой задачей в 1721 г. был послан за границу Шумахер, библиотекарь Императорской библиотеки, в связи с осуществлением этой идеи, но только в январе 1724 г. дело получило реальное основание, когда Пётр утвердил проект основания Академии наук, составленный по его поручению Л. Блюментростом, братом упомянутого раньше исследователя Олонецкого края. Блюментрост был лейб-медиком Петра, заведовал Кунсткамерой; очень возможно, что проект Академии был им написан по словесным указаниям самого Петра.
При суждении об этом факте не раз в наше время останавливались в удивлении, что была образована Академия наук, а не университет, но при этом суждении забывали о том положении, какое существовало в начале XVIII века в истории университетов. Университеты находились в упадке, ещё не было ясно для современников, победит ли в них новый дух, или они замрут в старых рамках. И мы знаем, что только университеты Голландии - может быть, Копенгагена - в это время были более живыми; в Германии Вольф только что начал духовную реформу германских университетов. В истории человеческой мысли успех перерождения университетов немецкого языка - университетов мелких и крупных государств Священной Римской империи того времени, Швейцарии - сыграл крупнейшую роль. Он дал новому точному знанию и науке новые орудия, которые явились более могущественными, чем созданная новыми потребностями Академия.
Между 1725 г., годом основания Академии наук в Петербурге, и 1755 г., годом основания Московского университета, совершился и окончательно определился этот великий поворот в истории мысли - завоевание средневековых немецких университетов научным движением нового времени. Но это было несколько десятилетий спустя после смерти Петра Великого.
Сложившиеся люди начала XVIII в. ещё результатов этого движения не знали; больше того, они не ожидали быстрого изменения положения. Жизнь Лейбница, сознательно оставшегося в стороне от университетов, дает яркий пример отношения к ним передовых людей немецких государств. Лейбниц остался до конца неизменным в своей оценке университетов, он искал новых путей. А между тем с ним и с кругом лиц, с ним связанных, как раз столкнулся в Германии Пётр, так как Лейбниц и его круг глубоко интересовались Россией, энергично искали возможности с ней столкнуться. К тому же Лейбниц был близок к немецким придворным кругам, с которыми породнился Пётр, где вращались русские и поступившие на русскую службу государственные деятели того времени.
Для Петра университеты были чужды ещё и потому, что они в общем в это время стояли в стороне от того движения, которое вызвало рост точного знания. Изобретатели, видные исследователи математики и естествознания, которые работали в областях, близких к жизни, стояли в это время в целом в стороне от университетов. Любопытно, например, что среди университетских преподавателей в это петровское время трудно было найти химика или механика; в Венском университете посланцы Петра столкнулись с отсутствием достаточного преподавания математики. Конечно, ещё менее могли удовлетворить Петра высшие школы, ещё более далекие от жизни: академии и коллегии, которые в это время широко процветали в Польше, были совершенно лишены научной мысли. Два аналогичных учреждения были в это время в пределах владений Петра - в Москве и Киеве. Это были создания, полные церковных интересов, дожившие до конца XVII в. замертвелые создания прошлого. В этих учебных заведениях все новое движение мысли почти не отражалось. В Киевской (духовной) академии естествознание совершенно не преподавалось; математика была поднята лишь в эпоху Петра, который дал возможность Киевской академии развиться. Естествознание проникало здесь через преподавание физики, стоявшей на низком уровне заглохшей схоластики XVII в. и далёкой от живого течения времени. Очевидно, ни университеты, ни коллегии не отвечали задачам Петра.
Его интересы лежали не в области образования, а в области приложения научных знаний к реальным государственным потребностям - к составлению карт, использованию естественных богатств страны, к приложению химии, механики и математики к технике и жизни, начиная от весёлых фейерверков и зрелищ и кончая постройкой и вождением морских кораблей. Пётр хотел иметь в стране людей, которые могли бы давать ответы на вопросы, предъявляемые к науке текущей жизнью, хотел научить русских добывать новое знание, быть независимыми от чужеземцев в государственной работе этого рода - в полезных открытиям и изобретениях. В первоначальном плане Академии наук преподавательская деятельность отошла поэтому на второй план; Академия была столь же близка к коллегии петровского времени, как и к высшему учебному заведению.
Своеобразие цели, поставленной Петром, было ярко выставлено в самом проекте 1724 г.: Понеже ныне в России здание к возращению художеств и наук учинено быть имеет, того ради невозможно, чтоб здесь следовать в протчих государствах принятому образу; но надлежит смотреть на состояние здешнего государства, как в рассуждения обучающих, так и обучающихся, и такое здание учинить, чрез которое бы не токмо слава сего государства для размножения наук нынешним временем распространилась, но и чрез обучение и расположение оных польза в народе впредь была.
Цель, какую имела Академия наук, и её несогласие с воззрениями современников ясно сознавались Петром. В. Н. Татищев сохранил любопытный разговор свой об этом с Петром незадолго до его смерти, в 1724 г. Вероятно, Петру не раз приходилось с этим сталкиваться. Татищев пишет: В 1724 году, как я отправлялся во Швецию, случилось мне быть у его величества в летнем доме; тогда лейбмедикус Блюментрост, яко президент Академии наук, говорит мне, чтоб в Швеции искать учёных людей и призывать во учреждающуюся академию в профессоры. На что я, рассмеялся, ему сказав: Ты хочешь сделать архимедову машину, очень сильную, да подымать нечего и где поставить места нет. Его величество изволил спросить, что я сказал, и я донёс, что ищет учителей, а учить некого, ибо без нижних школ академия оная с великим расходом будет бесполезна. На сие его величество изволил сказать: Я имею жать скирды великие, токмо мельницы нет, да и построить водяную и воды довольно в близости нет, а есть воды довольно во отдалении, токмо канал делать мне уже не успеть для того, что долгота жизни, нашея ненадёжна; и для того зачал перво мельницу строить, а канал велел токмо зачать, которое наследников моих лучше понудит к построенной мельнице воду привести.
Академия была создана уже после смерти Петра - при Екатерине I. Мелкие люди, стоявшие у власти, не могли понять планов Петра. При самом её зарождении отлетел от неё тот дух, который мог придать ей силу и значение в государственной жизни того времени. Даже люди, наиболее для неё сделавшие, которые яснее могли понимать её значение при самом её зарождении, считали, что надо образовать не Академию, а университет. Так думал Вольф. И все же в первые годы, когда в неё вошли люди, приглашённые Петром или им намеченные, Академия наук явилась в культурной жизни человечества новой и большой силой. Среди разрухи русской государственной жизни в первые десятилетия после Петра высокий уровень работы Академии не удержался. Условия жизни были тяжелы. Лучшие учёные ушли, новые назначения были неудачны. Долгие годы Академия переживала эпоху упадка - она с трудом, как и другие реформы Петра, приспособлялась к новым условиям русской жизни. При начале царствования Елизаветы была даже опасность самого её сохранения. Но Академия пережила безвременье и пережила тем, что никогда в ней не прекращалась научная работа и научная жизнь, она всегда оставалась самым сильным научным творческим, центром в русской жизни.
История Академии наук выходит за пределы моих лекции. Я хочу остановиться здесь только на тех сторонах её деятельности, которые имеют отношение к развитию точного и описательного естествознания, и на научной творческой работе в этих областях знания в нашей стране. Эта работа - помимо общих государственных и общественных условий - тесно связана 1) с теми людьми, которые ведут научную работу данного государства и 2) с теми научными учреждениями, которые дают возможность её вести.
Остановимся на этих сторонах деятельности Академия наук вплоть до начала царствования императрицы Елизаветы Петровны, до 1740-х годов. Не будет преувеличением считать, что вся научная жизнь страны и вашего общества в это время сосредоточивалась или так или иначе была связана с императорской Академией наук. Набрасывая её историю, мы набрасываем историю научного творчества России или в России. Прав вообще один из историков Академии наук, который с гордостью говорил в XIX в.: Нет ни одной Академии, которая для познания естественных произведений своей страны сделала бы столько, сколько наша Академия. Скажу даже более: нет ни одной Академии, которую в этом отношении можно было бы даже сравнивать с нашею.
Значение Академии наук сказалось немедленно после её основания. И, несомненно, в первой половине XVIII столетия само её основание являлось могучим орудием научной работы. Ибо в той новой государственной организации, которая вырабатывалась из Московского царства в Российскую империю, ещё не были созданы прочные формы государственного устройства. Как известно, только в конце XVIII века, в царствование Екатерины II, получили большую неподвижность формы местной организации и государственных учреждений, сложилась государственная машина императорской России. В начале XVIII в. жизнь была не координирована; часть петровских реформ отмирала, другие не настраивались. Старые рамки были разломаны или являлись неустойчивыми. В это время всякий более или менее прочный центр, след несколько (более) прочной организации получал особое значение. Понятно поэтому, что в общей бесформенности русской жизни единственный центр, где могли сосредоточиваться научная работа или сплачиваться люди, для которых вопросы науки и знания имели значение, - Академия наук получила реальное значение созидающей государственной силы. В ней сосредоточивались самые разнообразные вопросы государственного управления и жизни, требовавшие научного знания.
Вернадский В.И., Учреждение Академии наук и её первые проявления в области изучения России / Труды по истории науки России, М., Наука, 1988 г., с. 170-175.
Первые 11 академиков Петербургской академии были приглашены из Европы. В XVIII веке из 111 академиков иностранцами были 78 человек.
