Интеллигенты во втором поколении по Д.Л. Быкову

«В той московской интеллигентной среде все друг друга знали. «Не мир тесен, а круг узок», - шутили сами о себе. Были большие московские квартиры, музицирующие матери, рисующие или пишущие отцы, были рождественские праздники, совместные выезды на дачу, взаимные влюблённости, дружбы на всю жизнь, бестолковый, небогатый, уютный быт. Тот же быт и те же праздники-в доме Иды Высоцкой (правда, побогаче): иллюминованное мороженое, капустники, танцы, переодевания, фанты, флирты...

Это была прослойка во всех отношениях промежуточная - не аристократы, не дворяне, по большей части образованные евреи, адвокаты, врачи, присяжные поверенные, - но они и создавали слой, который называется русской интеллигенцией.
В отличие от дворян они не были творцами - для творчества не хватало им почвы; по-настоящему творить стали их дети - Пастернак, Мандельштам, Ахматова, Катаев, Зощенко.

В советской истории тоже было такое поколение - это вообще занятный феномен «интеллигента во втором поколении», для которого культура стала уже родной средой.

Советская культура шестидесятых-семидесятых, без преувеличения выдающаяся, - была создана детьми «комиссаров в пыльных шлемах», то есть вторым поколением советской интеллигенции.

У них были те же ёлки, дачи и влюблённости - с поправкой, конечно, на общий уровень советской жизни, соотносившийся с образом жизни сверстников Пастернака примерно как программа советской школы с программой Пятой классической гимназии, где историю преподавали на университетском уровне, а попутно изучали латынь и греческий.

Культура вообще создаётся «вторыми поколениями», теми, кто обречён чувствовать себя «младшим».

Эту среду Пастернак обожал и оттого с такой радостью встречал её признаки в новых людях, ровесниках своих детей; именно поэтому в пятидесятые годы он дружил в основном с подростками - тут его вечное отрочество накладывалось на типологическое сходство.

Именно благодаря мгновенному распространению любого импульса в этой чуткой и подвижной среде Пастернак в конце концов попал в кружок «Сердарда», определивший в его жизни многое. Название кружка восходило будто бы к слову, которое Аркадий Гурьев («поэт и бас», по определению Пастернака) услышал когда-то на Волге. Так называлась у волжан суматоха, когда один пароход уже стоит у пристани, а потом к ней причаливает другой, и пассажиры этого другого вынуждены сходить на берег через первый, волоча багаж, застревая, мешая пожитки с чужими... Такая же радостная суматоха царила и в кружке. Центром «Сердарды» (которую сам Пастернак называл «пьяным сообществом») был молодой поэт Юлиан Анисимов».

Быков Д.Л., Борис Пастернак, М., «Молодая гвардия», 2007 г., с. 51-52.