Духовное начало человека как стремление к творчеству по Александру Меню
«Христианская антропология признаёт в человеке три уровня, которые соответствуют трём основным аспектам познания и тройственной структуре реальности.
Первый, наиболее связанный с внешней природой уровень - тело; второй, пограничный - душа, или психика; третий, самый глубокий - дух.
Дух образует человеческое «Я» и те высшие свойства человека, в которых отражен «образ и подобие Божие». Первые два измерения - общие у человека и других живых существ. Духом же обладает лишь он один среди всех известных нам творений. Тело и психика могут быть изучаемы естественнонаучными методами (тело, во всяком случае, подлежит их сфере всецело); дух же раск-рывается преимущественно в процессе интуитивного постижения и самопознания.
Все особенности духа объединяются тем, что он реализует себя через «Я», через личность, причем личность не изолированную, но живущую во взаимосвязи с другими личностями. Эту связь христианское сознание никогда не рассматривало как нивелирование. Оно настаивало на бесконечной ценности каждой отдельной личности, но при этом указывало на необходимость единения между индивидами, образующими высшее духовное Целое. […]
Реализацию духовного начала мы видим и в стремлении к творчеству, которое неотделимо от истории человеческой культуры. […]
Для того чтобы глубже проникнуть в самую сущность подлинно человеческого творчества, лучше всего обратиться к свидетельствам самих творцов культурных ценностей. Они раскрывают перед нами ощущение сопричастности высшему духовному бытию, которое отчетливо сознавали поэты, писатели, художники. Остановимся на некоторых примерах подобного самосвидетельства.
«Иногда, - пишет Н.О. Лосский, - в моменты наиболее плодотворного мышления целые длинные ряды мыслей развиваются как бы сами собой».
Нередко поэты сами описывают процесс своего творчества как что-то «данное», что-то такое, в чем они играют лишь роль зрителя, восприемника.
Ещё более определённо говорит об этом мыслитель-поэт С.Н. Булгаков. По его словам, «направляет художественное внимание стихия таланта... Человек-художник невольно становится придатком своего таланта».
Н. Бердяев в своей книге «Смысл творчества» полагает творчество главной отличительной чертой человека, «позволяющей ему прорываться через этот мир к миру иному». Это подтверждается тем, что нередко творцы бывают неспособны охватить во всей полноте свое создание.
«Иногда, - пишет французский психолог Г. Жоли, - даже сам великий человек, взирая на горизонты, которые открывает перед ним его же собственная идея, повергается в изумлене и восхищение перед нею и полагает, что она снизошла к нему свыше от какой-то незримой верховной силы». Примеров этого мы имеем бесчисленное множество. Так, Микеланджело, работая над своими фресками, видел в этом труде священнодействие, которым руководит Дух Божий.
По словам Г. Флобера, художники являются «органами Бога, посредством которых Он Сам открывает Свою сущность»; Мицкевич в своем творчестве чувствовал «силу, не от людей идущую». Бетховен свидетельствовал, что в моменты музыкальных озарений «Сам Бог говорил над его ухом». Красота, по словам В. А. Жуковского, есть «ощущение и слышание душою Бога в созидании». «У меня были времена, - пишет в своем Завещании Лев Толстой, - когда я чувствовал, что я становлюсь проводником воли Божией».
Такие свидетельства можно было бы продолжать без конца.
Они говорят о том, что в процессе творчества человек приобщается к мировому духовному бытию и тут с. необычайной силой проявляется его богоподобная сущность. (Последние фразы – это не более, чем интерпретация мнений цитируемых авторов Александром Менем – Прим. И.Л. Викентьева).
Ценность всякого художественного произведения заключена прежде всего в том, что автор его создает некий новый, свой собственный мир. Краски и формы, звуки и слова становятся языком духа.
Не случайно творчество для христианства имеет значение космическое: в нем человек как бы продолжает божественное дело созидания. Это уже не «Земля» или «Вода» с их тёмной стихийной жизнью, а сознательное существо, творящее свой «второй космос» и тем самым соучаствующее в творчестве Бога.
Именно поэтому созидательный процесс открыт беспредельному совершенствованию. Именно поэтому каждый мастер, закончив свой труд, испытывает неудовлетворённость, которая побуждает его к новым творческим поискам.
Давно замечено, что персонажи у многих писателей - лишь перевоплощения одного героя, который ищет и не находит своей окончательной формы. Этим же объясняются и лейтмотивы в произведениях художников: чувствуя несовершенство созданного, они не могут остановиться и успокоиться на достигнутом.
В конечном счёте всё наше земное творчество есть радость, переплетённая с глубокой тоской по совершенству и идеалу. Мы ощущаем в себе огромные возможности, осуществить которые полностью нам не дано. Горизонт и устремления безграничны, а человеческая жизнь коротка, как мгновение. Это касается не только творчества, но и свободы, и разума.
Откуда же такое несоответствие? Является ли оно неустранимой трагедией духа? Если бы наше тяготение к истине, добру и творчеству имело бы лишь призрачную основу, оно не владело бы человеком с такой силой. Поскольку эти порывы вложены в нас, они должны иметь возможность для реализации. Только в перспективе бесконечного развития человеческой личности, далеко за пределами её нынешних условий бытия, обретает она подлинный простор. Только тогда разум, совесть, свобода, творчество не остаются бесполезным авансом, а приводят её к вершинам подлинного богоуподобления. Иными словами, вопрос о возможностях человека есть вопрос о его бессмертии».
Александр Мень, История религии в 7-ми томах, Том I, Истоки религии, М., «Cлово / Slovo», 1991 г., с. 115 и 118-120.
