Встреча с нерешённой Проблемой
Встреча с нерешённой Проблемой / Задачей
Самостоятельное решение ЗадачиСамостоятельное решение сложной Задачи
X
Блез Паскаль – вундеркинд по оценке И.И. Гарина
«Блез был не просто вундеркиндом, но, возможно, самым феноменальным образцом ранней одарённости из когда-либо известных. Хилый, легко возбудимый, болезненный от рождения, он был изолирован отцом от языков и математики, которым обучали дочерей. Но, живя в одном с ними доме, слушая их разговоры, он так быстро впитывал знание, что к четырём годам не только читал и писал, но и с необыкновенной легкостью производил в уме сложные вычисления.
Жильберта вспоминает:
Брат, как только пришёл в возраст, когда начал говорить, обнаружил признаки необыкновенного ума, особенно в своих репликах, которые подавал удивительно кстати, а также в замечаниях о природе вещей, что всех изумляло.
Это была не просто ранняя интеллектуальная самостоятельность, но уникальный случай ненасытной пытливости, направленной на желание понять, ни много ни мало, природу вещей. Недетские серьёзность и жажда знания усиливались необыкновенной чувствительностью к фальши. Он нутром чувствовал истину и, не получая ответа на вопрос, быстро находил его сам. Как-то - Блезу было девять лет - он услыхал за обедом звук, издаваемый посудой при ударе, и, не удовлетворившись объяснением отца, несколько дней экспериментировал, стуча по разным предметам. Итогом стал Трактат о звуках, вывод которого состоял в следующем: звук возникает от сотрясения частиц ударяемого предмета, эти сотрясения достигают нашего уха через воздух, сила звука пропорциональна размаху колебаний, тон - частоте колебаний вещества. Вот так...
Стоило отцу рассказать сыну о существовании геометрии и о принципах построения фигур, как воображение ребёнка заработало с такой силой, что несколько дней спустя, ещё ничего о геометрии не зная, он вторично изобрел геометрию, самостоятельно дойдя до 32-го предложения первой книги Евклида: сумма углов треугольника равна двум прямым. Стоило же в руки 12-летнего Блеза попасть учебникам, как через считанные месяцы он уже превзошёл своего учителя - отца. С 13 лет юный Паскаль на равных участвует в заседаниях математического кружка Мерсенна, этой малой Французской академии, из которой вырастет большая, с удивительной проницательностью подмечая самые незначительные ошибки и просчёты докладчиков.
Он рано прочел Эпиктета, Декарта и Монтеня. Опыты поразили его красотой и возмутили скепсисом. Среди книг, оказавших на Монтальта большое воздействие, обычно отмечают трактат Преобразования внутреннего человека голландского теолога Янсения, пытавшегося возродить в первоначальном виде суровое учение Августина. В книге содержалась мысль, что помимо похоти плоти существует похоть духа - страстная пытливость, стремление всё узнать, не отдавая отчёта, зачем, и что основа последней те же эгоизм и себялюбие. Эта утончённая похоть более всего удаляет человека от Бога, толкает на служение мамоне, делает рабом собственного «я». Со свойственной великим душам непосредственностью юный Блез принял обвинение в свой адрес и, хотя отказ от занятий наукой был для него великим лишением, решил пожертвовать знанием ради веры. С этих пор его жизнь превратилась в борьбу между страстью исследователя и сознанием безбожия этой страсти.
Но даже окончательно прийдя к мысли о необходимости самоограничения и самоотречения - «и чем больше отказ, тем полнее счастье», - он не стал ни отшельником, ни монахом. Он не связал себя ни узами, ни обетами - слишком дорожил экзистенциальностью, чтобы, даже полностью отдавшись Богу, утратить свою свободу.
«Смирив себя, он отдавался вдохновенью...»
Он не был аскетом по призванию. Даже после «первого обращения» это всё ещё светский человек, великолепно чувствующий себя в салонах, не чурающийся прекрасного пола и нормальных человеческих страстей. Как бы ни был широк наш ум, говорится в приписываемом Паскалю Рассуждении о любовной страсти, мы способны лишь на одну большую страсть. Имеются сведения, что в Бьен-Асси будущий флагеллан увлекался местной Сафо и что у него был роман с сестрой герцога де Роанне Шарлоттой. Мы не знаем, бежал ли он, как Киркегор, Сковорода или Кафка, или на то были другие причины, но невероятного не произошло, ибо трудно представить большую нелепость, чем женитьба паскалевского человека на эврименке.
При всей его душевной близости с сестрами он всегда был одинок, и это метафизическое затворничество, сочетаясь с высочайшей духовностью, бросало его из одной чрезмерности в другую: в науке - до самоубийственного истощения, в светской жизни - до опасной любви, в религии - до неистовства.
Он медленно, но верно, убивал себя...
И всё же он пришёл к аскетизму: суровому, беспощадному, самоотрицающему. С потрясающей силой воли аскетизмом он добивает в себе те жалкие остатки жизни, которые ещё не поглотила нечеловеческая работа: не ест, не пьёт, отрешается от всех удовольствий, избегает людей. Постепенно страдания становятся для него ниспосланной небом благодатью и естественным состоянием доброго христианина: «Да, Господи, каюсь, что считал здоровье благом». Ему уже мало умерщвления плоти и многочасовых молитв. Он одевает знаменитый пояс с гвоздями, отрекается от собственных научных трудов и всецело уходит в мистику.
Да, великий Паскаль был мистиком - как Рейсбрук Удивительный, Катерина Эммерих, Сведенборг или Нострадамус. Он верил в чудеса, ибо, как экспериментатор, сталкивался с ними - вспомним хотя бы случай чудесного исцеления Маргариты Перье. Более того, мистик-рационалист, он считал чудеса лучшим доказательством существования Иисуса Христа и свидетельством всесилия Бога. Я ловлю себя на том, что эта вера никак не умаляла ни его рационализма, ни его гениальности, а, наоборот, смягчала их.
В своей чисто августиновой Молитве к Богу в уничижительном тоне Паскаль отрекается от себя: Господи, хотя в моей прошлой жизни благодаря Тебе не было великих преступлений, тем не менее она была позорной из-за беспрестанного небрежения к Твоему слову и Твоим внушениям, из-за праздности и полнейшей бесполезности моих действий и мыслей, так что вся моя жизнь была сплошной потерей времени, которое Ты даровал мне для того, чтобы я поклонялся Тебе. Таким образом, Господи, я всегда противоречил Тебе.
С 17 лет этот человек не помнил ни одного дня, когда бы он был совершенно здоров, а к 37 - это уже какое-то немыслимое скопище хворей: дикие головные боли, припадки, галлюцинации, бессонница, обмороки, колики, депрессивный бред, боязнь пространства, паралич ног, судороги горла, зубные боли, амнезия. «Мысль ускользнула от меня. Я хотел её записать, а вместо того пишу, что она от меня ускользнула».
В числе прочих его болезненных припадков был и такой, что он не мог проглотить никакой жидкости, пока она не была достаточно нагрета, и глотать он мог не иначе как по каплям, но так как при этом он страдал невыносимой головной болью, чрезмерным жаром во внутренностях и многими другими болезнями, то...
В 37 это уже настоящий старик с измождённым лицом и крючковатым носом - тень человека, теряющего силы от обычной беседы.
Блез Паскаль был старик: почтенный с колыбели. Всякая усталость его истощала, всякий цветок завядал в его руке, всякое развлечение тревожило его совесть. Всё для него обращалось в грусть... Тридцати девяти лет от рождения Паскаль умер от старости.
Но страдал он мужественно, не жалуясь и не досаждая другим, безропотно выполняя предписания врачей и без всякого отвращения употребляя ту гадость, которой они лечили его. Последние месяцы его жизни были непрекращающейся агонией: колики разрывали внутренности, обморок следовал за обмороком, сон исчез, боль раскалывала голову, появилось непреодолимое отвращение к пище».
Гарин И.И., Воскрешение духа, М., «Терра», 1992 г., с. 52-57.
