Различные эффекты, связанные с шаблонностью (инерцией) мышления человека…
Театр, кино и ТВОтдельные творческие решения в кино и на телевидении
КинематографКинематограф
Подражание уже известным решениямПодражание уже известным решениям - самая распространённая стратегия креатива
X
«В профессиональную работу режиссёра с артистом я мало верю. Трудиться над такими образами, как Лир, значит жизнь прожить вместе, сблизиться так, чтобы предметы любви и ненависти стали общими.
Ещё не успев поздороваться, каждый из приезжающих на пробу артистов заявляет:
- Короля нельзя играть, короля играют окружающие.
Я делаю вид, что услышал это впервые. Следует вторая мысль:
- Главное не играть.
Охотно соглашаюсь. Дальше говорится:
- И короны у него на голове не должно быть.
Ну, конечно же, не должно быть.
А что же должно быть? Какой же он, Лир?..
Отношения между режиссёром и актёром, - пишет Питер Брук, - танец. «Танец - точная метафора: вальс режиссёра, актера и текста» («Empty Space»).
Не только вальс, бывает и вступление к русской: артист, как красная девица, стоит на месте, лишь помахивая платочком, режиссёр обхаживает его, упрашивая вступить в пляс. Случается, что на этом танец и заканчивается.
Самое трудное в работе с актёром - убедить его прежде всего «закрыться на переучёт». Какую бы роль ему ни предложили, он начинает со своей последней. Пробует приспособить то, что уже испробовано им с успехом, и к новому образу. Иногда это делается бессознательно.
Для Шекспира такой товар не годится.
Особенно трудно с киноартистами. Обычно их и приглашают ещё раз сыграть так же, как они уже не раз играли. Их вдвигают в картину, как готовую деталь.
«Среди хрюканья и рева, нытья и декламации мужал и креп её голос, родственный голосу Блока, - писал Осип Мандельштам о Вере Комиссаржевской. - Театр жил и будет жить человеческим голосом» («Египетская марка»).
Утверждая именно это, силу естественной речи, поэт восклицал: «Лучше Петрушка, чем Кармен и Аида, чем свиное рыло декламации».
Кинорежиссёры, борясь за естественность, противопоставляют декламации и пафосу обыденность речи. Артисты бормочут перед микрофоном; слова при этом как бы выпариваются; русская речь становится похожей на эсперанто.
Так, действительно, иногда говорят в жизни. […]
На память приходит печальная фигура: высокий человек в поношенной старомодной шубе хлюпал калошами по лужам. Была осенняя ленинградская слякоть. Что-то понуро-будничное было во всем его облике.
- Десятилетиями он исполнял в балетах только одну-единственную роль,- сказала моя спутница, - короля.
Она назвала его фамилию, и я сразу же вспомнил его на сцене. Он знал только два жеста: округлое движение раскрывающейся правой руки - король приглашает к танцам; и округлое движение руки вниз, указательный палец к полу - король гневается.
Как трудно раскрахмалить эти фигуры. Они торчат в памяти - прямые, жёсткие, говорящие красивыми искусственными голосами».
Козинцев Г.М., Пространство трагедии (дневник режиссёра), Л., «Искусство», 1973 г., с. 38-39 и 43.
