Официальная / бюрократическая организация творчества
Власти как Внешние обстоятельства
X
В Министерстве культуры намечен разгром пьесы Э.С. Радзинского «Сто четыре страницы про любовь»:
Зал был полон. Все смотрели на дверь. Наконец дверь распахнулась. И она (Е.А. Фурцева - Прим. И.Л. Викентьева) буквально ворвалась в зал. Вот так, наверное, вылетает потревоженная медведица из берлоги. Взглянув огненно на бедного директора, она сказала: - Встаньте! Он встал. - Почему по городу развешаны эти афиши - «Сто четыре способа любви»?
Директор знал своё дело. Он молчал, и взгляд его был полон раскаяния.
- Молчите? - сказала она трагически. - А знаете ли вы количество абортов среди несовершеннолетних? Этого директор не знал. Но раскаялся ещё больше. - А я знаю... Я знаю количество абортов среди несовершеннолетних, - повторила она каким-то плачущим голосом. - И вот в это время Театр имени Ленинского комсомола... Ленинского комсомола! - грозно повторила она, - ставит пьесу про шлюшку, которая всё время залезает в чужие постели... Наступила тишина.
И в этой тишине, видимо, не выдержав напряжения, я неожиданно для себя... встал. И сказал: - Екатерина Алексеевна, там ничего этого нет. И вы неправильно назвали пьесу. Она называется: «Сто четыре страницы про любовь». Я много потом думал, что такое тишина. Есть описание тишины в лесу, тишины в горах... но тишину, которая наступила тогда, описать отчаиваюсь. Это была какая-то сверхтишина, оцепенение, финал «Ревизора».
Наконец она спросила: - А кто вы такой? Я ответил: - Я - автор пьесы. Зал несколько ожил - и я даже услышал лёгкий смешок. Ибо выглядел я тогда лет на шестнадцать, наверное. К тому же для солидности у меня росли какие-то прозрачные усы - вид был отвратительный. - Вы - член партии? - спросила она грозно. - Я - комсомолец.
По залу снова пронёсся легкий смех. Они никогда не видели в этом зале драматургов-комсомольцев. Тут она как-то сбилась. Я это почувствовал. Она сказала: - Сядьте. Мы дадим вам слово.
И предоставила слово своему заместителю. Замминистра не был оригинален. Он сказал, что сейчас, когда среди несовершеннолетних такое количество абортов, в Театре имени Ленинского комсомола репетируется пьеса, где «шлюшка постоянно залезает в чужие постели»... Тут он опрометчиво сделал паузу.
Тотчас встал я и сказал: - Там ничего этого нет. Вы просто не читали пьесу. ...И начался театр... Екатерина Алексеевна (грозно): - Сядьте! И немедленно! Я сел.
Следующим выступал главный редактор газеты «Советская культура». Нельзя сказать, что и он захотел быть оригинальным Он объявил, что теперь, когда количество абортов среди несовершеннолетних так велико, в это трудное для молодёжи время, Театр имени Ленинского комсомола ставит пьесу про «шлюшку»...
Здесь я тотчас поднялся и сказал: - Ничего этого в пьесе нет. Вы тоже не читали пьесу. Она: - Я поняла. Вы решили сорвать наше заседание. Идите и выступайте. Я должен был умирать от страха... но я умирал от ярости! На меня с большим любопытством смотрел зал. Предстояло нечто вроде корриды, где человек идет на быка, но без шпаги. Просто идёт, и всё.
Но я сумел сказать себе - никакой ярости! Ты должен, как твоя героиня, их всех любить. Они несчастные. И я начал рассказывать. Я рассказывал правду, потому что я не писал пьесу про «шлюшку». Это была вечная история про молодого человека, который ведёт ту обычную, весёлую и легкую жизнь, которую во все времена вели и будут вести молодые люди. И которую люди пожилые будут именовать «распутством». Он вовлекает в эту жизнь случайную девушку и... и в неё влюбляется! И она тоже. История, тысячу раз рассказанная... и всегда новая. Но любовь - это обязательно пробуждение высокого, чистоты, это - бремя, страдание... Потому что, если этого всего нет, то это скорее следует назвать собачьей страстью, мощным сексуальным порывом... и прочим. Именно «прочим», но не любовью.
Потом министрами культуры перебывало много тухлых мужчин с тухлыми глазами. Их никогда нельзя было ни в чём переубедить. А вот она была женщиной. Прекрасной женщиной. В этом было все. В этом, думаю, была и её гибель. Уже в начале моей длинной речи о любви она вся повернулась ко мне... Она слушала. И не просто слушала.
От напряжения я сразу охрип, и она подала мне воду. - Не волнуйтесь, - говорила она нежно. А я видел её руки с рубцами от бритвы... И когда я окончил, она долго молчала. Потом сказала: - Как нам всем должно быть сейчас стыдно... Я подумал, она скажет, «...что мы с вами не читали пьесу».
Она сделала паузу и сказала куда лучше: - ...Что мы с вами уже не умеем любить. И далее была неумолима. Она вновь предоставила слово своему заместителю. Замминистра рассказал, как важно для молодёжи умение любить - особенно сейчас, когда такое количество абортов среди несовершеннолетних. Потому что любовь облагораживает молодёжь, делает её чище.
Затем она дала слово главному редактору «Советской культуры». Он тоже отметил, что умение любить облагораживает, и потому количество абортов среди несовершеннолетних после постановки Театра имени Ленинского комсомола сократится...
Я хорошо помнил слова маркиза де Кюстина: «Нигде в мире нет такого количества вельможных рабов, как В России». И знаменитую фразу Чернышевского помнил: «Все рабы - снизу доверху». Всё это я читал, но впервые увидел, как это наглядно демонстрировали. Мы шли по улице со счастливейшим директором театра. Он сказал: - Думаю, этак театров сто сейчас будут репетировать твою пьесу. Я радостно согласился.
Но он ошибся. Их было 120. По пьесе сняли фильм «Ещё раз про любовь». А потом моя Стюардесса перелетела через наши границы. Спектакль дружно ставили все «братские страны», и даже ФРГ. За границу, даже в «братские страны», меня не выпустили, но мне переслали фотографии спектаклей. И я радовался, видя: Она - в Польше, Она - в ФРГ, Она - в Венгрии, Она - в Болгарии, Чехословакии, Румынии... И вышла статья одного из самых модных тогда критиков Инны Вишневской в «Вечерней Москве». Текст звучал так: «Однажды Ермолова, Мартин Иден и драматург Эдвард Радзинский проснулись знаменитыми...»
Радзинский Э.С., Моя театральная жизнь, М., «Аст», 2007 г., с. 116-120.
