Функционирование творческого коллектива
Функционирование творческого коллектива
Методы решения в творческом коллективеМетоды решения в творческом коллективе
X
Свободное обсуждение / обмен мнениями в научном коллективе Ю.Б. Харитона
«В научных коллективах ВНИИЭФ того времени всякого вновь появившегося человека поражала обстановка «бесправия» начальства в спорах и дискуссиях. Простой сотрудник мог спокойно прервать руководителя и указать на его ошибки, спорить, отстаивать свое мнение. Я не говорю, что в дискуссиях было простое равноправие. Всё определялось интеллектом человека. Например, Н.А. Дмитриева слушали гораздо лучше многих других, хотя он не имел никаких начальственных функций. Такая обстановка, несомненно, создавалась Сахаровым, Зельдовичем и, в первую очередь, самим Ю.Б. (Ю.Б. Харитон – Прим. И.Л. Викентьева). Он позволял прерывать себя. Иногда дело доходило до того, что Ю.Б. вынужден был с мольбой просить: «Да дайте же мне тоже сказать свою гипотезу!» - и это при том огромном авторитете среди учёных, которым Ю.Б. обладал. В большинстве случаев решающее значение в спорах играли приводимые доказательства и аргументы, а не волевые решения. Слов «я так решил» от Ю.Б. мне не приходилось слышать. Он мог терпеливо и долго обосновывать решение, которое принял или собирался принять. Бывали случаи изменения принятого решения, если приводились веские аргументы против.
Такая обстановка создавалась не только личным примером. Важное значение имели и другие обстоятельства. Во-первых, Ю.Б. практически никогда не позволял себе выражать недовольство или осуждение за ошибку в спорах (это совсем не означает такого же отношения к ошибкам в делах). Во-вторых, Ю.Б. приучил всех начальников подразделений к тому, что по любым, сколь угодно важным вопросам он обращался через голову начальника к тем сотрудникам, которые, по его мнению, могли дать компетентный ответ. Таких сотрудников могло быть в подразделении более десятка. При этом начальник и мысли не мог допустить о возможности недоброжелательного к ним отношения. Позднее, после ухода Сахарова и Зельдовича, некоторые начальники выражали Ю.Б. своё недовольство по таким поводам.
Другой особенностью коллектива учёных ВНИИЭФ, поразившей меня, когда я впервые молодым специалистом пришел в институт, - это необыкновенная свобода в обсуждениях. Можно было спокойно обсуждать самые острые и щекотливые вопросы. От технических ляпов руководства различного уровня до критики политики коммунистической партии и рассказа политических анекдотов. Для того времени это было недопустимо даже в студенческой среде. Следует отметить, что обсуждения даже политических вопросов велись не на уровне лозунгов и простой брани, а по-деловому и конкретно, с хорошей логической аргументацией. По ряду вопросов писались целые трактаты, например, о том, что в перспективе роль ведущего класса будет играть уже не пролетариат, а интеллигенция; или о значении центральной власти в стране и власти регионов и т.д. […]
Привычка свободного выражения своих мыслей и логических построений без особых ограничений какими-то рамками, несомненно, была полезна для рождения оригинальных научных и технических идей. Мы, сознавая, что наши анекдоты не могут не доходить до ушей КГБ, иногда шутили: «По-видимому, служба Берии понимает, что без возможности свободного обмена мнениями не будет высокоэффективной творческой работы учёных, необходимой для создания хорошего ядерного оружия, и поэтому все это до поры до времени позволяется».
Общеизвестен факт, что Ю.Б. практически всегда отказывался от предлагаемого ему соавторства и в секретных отчётах, и в публикациях. Это было связано не с его большой занятостью работой научного руководителя, хотя она действительно занимала почти всё его время. Очень часто он отказывался от соавторства в научной работе, где его конкретный вклад (идеи, предложения) был бесспорен. Я не буду строить догадок о причинах этого. Важны всем очевидные следствия - отсутствие каких бы то ни было намёков на заинтересованность Ю.Б. в авторстве, отсутствие возможности использовать его соавторство для проталкивания работ или получения плюсов для карьеры.
Это качество Ю.Б., несомненно, вносило важный вклад в создание деловой здоровой обстановки, которая существовала в творческих коллективах. Большую роль в этом играли Я.Б. Зельдович и А.Д. Сахаров. В теоретических подразделениях приоритетных споров в то время практически не было. Люди спокойно высказывали свои идеи без всякого опасения, что кто-то эти идеи может присвоить себе.
Всё это имеет большое значение при условии, когда люди работают столько, сколько физически могут, по 10-12 часов в сутки и дольше. Именно так работали коллективы учёных, руководимые Харитоном. Иногда объясняют это тем, что сотрудники понимали, как важен их труд для страны, что они были в значительной мере освобождены от житейских хлопот и т.д.
Всё это, конечно, имело значение, но не это было определяющим. Можно привести примеры, когда сотрудники ВНИИЭФ так же интенсивно работали по решению задач общенаучного значения, не имеющих к оружию никакого отношения, - и примеры столь же интенсивного труда при тяжёлом бытовом положении. Я думаю, что не главным в создании такой обстановки была и известная всем легендарная работоспособность лично Харитона. Вопрос сложнее. Для этого необходим общий настрой всего коллектива.
Разными способами создавалось такое отношение к высокой интенсивности труда учёного, что это воспринималось не как исключение (например, ради обороны страны), и, тем более, не как геройство, которое заслуживает какого-то поощрения. Считалось, что такой труд и есть нормальная жизнь учёного. Он должен так работать всегда, иначе это не учёный. Считалось вполне обычным, если Ю.Б. звонил в час ночи и приглашал приехать к нему. […]
Однажды в нашем присутствии Ю.Б. услышал от одного высокопоставленного чиновника заявление, что если человек не успевает сделать свою работу за 8 часов, то он не умеет работать. На это Юлий Борисович со свойственной ему вежливостью без малейшего намёка на какие-либо упрёки стал долго и терпеливо объяснять, что, видите ли, у учёного не очерчен круг его дел: чем больше он работает, тем больше он сделает, тем выше будет его умение и т.д. Думаю, не без задней мысли Ю.Б. рассказывал нам и историю о том, как он с каким-то зарубежным учёным поздно вечером подъехал на машине к ФИАНу. Во всем здании института не было света в окнах. И иностранец сказал, что это означает, что либо в этом институте нет настоящих учёных, либо там нет настоящих задач. Такие истории мы часто вспоминаем в беседах.
Мне думается, что для создания обстановки самоотдачи очень важное значение имело и ненавязчивое, не произносимое даже в частных беседах, осознание учёными ВНИИЭФ, простите за нескромность, своей исключительности, которое у большинства сотрудников прекрасно сочеталось с трудолюбием и скромностью. Я вполне сознаю, что многие считают сознание своей исключительности порочным и даже вредным. Но мне приходилось читать очень глубокие исследования, в которых утверждается, что без этого не может реализовать свои способности даже очень талантливый от природы человек. Такое самосознание у учёных нашего института было следствием многих причин. Несомненно, имел значение тот факт, что в то время во ВНИИЭФ отбирались лучшие из выпускников самых престижных вузов. Кроме того, государство обеспечивало очень быстрое удовлетворение большинства запросов, связанных с работой по ядерному оружию (требуемая информация, зарубежные и отечественные журналы, материалы, необходимые для изготовления задуманного изделия и т.д.). В результате часто от задумки до её реализации в металле проходило менее полугода, а не годы. В теоретических подразделениях в то время отсутствовали официальные планы работ и какая-либо отчётность. Сама организационная структура ВНИИЭФ значительно отличалась от структуры большинства институтов и предприятий страны и т.д.
Не следует думать, что Ю.Б. был очень мягким, всепрощающим человеком. Я уверен, что в этом случае вряд ли ВНИИЭФ мог бы успешно решать стоящие перед ним задачи. Но Ю.Б. был непревзойдённым мастером заставить своими вопросами выложить все сомнения и недоговорённости, которые имелись за душой у собеседника. Мы к этому привыкли и понимали, что в беседах с Ю.Б. лучше говорить о недостатках сразу. […]
Этот, созданный Ю.Б., стиль работы ВНИИЭФ надолго стал характерной особенностью нашего института. И мы привыкли к тому, что возникающие задачи решались во ВНИИЭФ меньшим числом людей, с меньшими средствами и существенно быстрее, чем это делалось в других институтах и лабораториях, включая лаборатории московские и зарубежные. Я не берусь утверждать, что все указанные выше меры придуманы лично Юлием Борисовичем. По-видимому, многое он взял у своих учителей: у А.Ф. Иоффе, в Кембридже и т.д. Он сам об этом любил вспоминать. Но масштабы и качество воплощения полученного опыта многое говорят о личности Юлия Борисовича как руководителя».
Мохов В.Н., Воспоминания о Юлии Борисовиче Харитоне, в Сб.: Юлий Борисович Харитон: путь длиною в век / Под ред. В.И. Гольданского, М., «Наука», 2005 г., с. 356-360.
