Смерть поэта Николая Гумилева
Николай Гумилёв всех удивлял…
«Вот нетопленое собрание, какой-то литературный вечер. Зима, мороз. Все пришли в валенках и полушубках, а Гумилёв - во фраке и с синей от холода дамой в черном платье с вырезом. И разговаривал по-французски.
А ещё ходил он к Таганцеву, сенатору и интеллектуалу. Собирались там профессора, художники, аристократы посмелее. Пили чай вприкуску и ругали большевиков. Писали прокламации (не расклеили ни одной), говорили о восстании (большинство даже стрелять не умели), собирались где-то купить оружие и выдали Гумилёву деньги на пишущую машинку. Тот ещё заговор. Но для 1921 года - криминал и контрреволюция. Так называемый «заговор Таганцева».
Большевики убирали «чуждый элемент». Гумилёва арестовали 3 апреля 1921 года, ночью, в Доме искусств. С Гороховой, где помещалась Чека, тогда не выходили. «Не меня ли в Чека разменяли» - такую песенку сочинили в те годы.
Тем паче что чекистов Гумилёв своей храбростью и своей гордыней просто потряс. А стихов они не читали. Горький бегал, искал заступников. Все литераторы бегали. Только что умер Блок. Они не хотели терять Гумилёва. Уговорили заступиться Академию наук, Пролеткульт.
Горький прорвался к Ленину, прибежал счастливый: отпустят, только пусть обещает не выступать против советской власти. («Плюнь да поцелуй у злодея ручку».) А получилось ещё хуже. Гумилёв отказался обещать, чекисты дико обозлились, и Ленин лично распорядился: «Этого - убрать».
«На слово «длинношеее» приходится три «е», укоротить поэта: вывод ясен, и нож в него, но счастлив он висеть на острие, зарезанный за то, что был опасен». Высоцкий это написал и о нём.
И Маяковский помянул тоже: «Что ж, бери меня хваткою мерзкой, бритвой ветра перья обрей, пусть исчезну, чужой и заморский, под неистовство всех декабрей». У Гумилёва шансов не было, ведь в расстрельном «таганцевском» списке оказалась 61 фамилия. Могли уцелеть бывший офицер, если чекисты расстреляли жену Таганцева и ещё 15 женщин - за то, что разливали чай?
Мы не знаем его могилы. Вроде бы на станции Бернгардовка, но места этого уже не найдёшь. (Так же где-то зароют и Мандельштама.) Мы не знаем где, но знаем как. Долго чекисты будут со страхом и невольным уважением рассказывать о его расстреле.
Он умер как хотел: несломленным, победителем, доказавшим, что поэзия выше реальности. Он не пережил свою Россию, их обоих зарыли в братской могиле, и никто не знает, куда и ему, и Ей нести цветы. Его уже не было, но выходили по инерции сборники. В театре давали «Гондлу», и только когда в 1922 году зрители закричали: «Автора, автора!» - большевики опомнились и запретили пьесу. К концу 20-х запретили вообще всё. Ещё в начале 80-х Гумилёва отбирали на обысках.
Даже эпитафию себе Гумилёв успел написать. Она в стихотворении «Орёл». Этот орёл залетел так высоко, к звездам, что «умер, задохнувшись от блаженства». «Он умер, да. Но он не мог упасть, войдя в круги планетного движенья. Бездонная внизу зияла пасть, но были слабы силы притяженья... Не раз в бездонность рушились миры, не раз труба Архангела трубила, но не была добычей для игры его великолепная могила».
Новодворская В.И., Поэты и цари, М., «Аст», 2010 г., с. 131-132.
