Музыка
Открытия в области музыки…
КомбинаторикаСтратегия создания инноваций за счёт использования типовых решений и их комбинаций
X
История и морфология Популярной механики по Сергею Курёхину
«Когда я говорю об эволюции Поп-Механики, о том, как она начала существовать, то сложность заключается в том, что я сейчас говорю и думаю о том, как это было тогда. Сейчас я могу исторически рассматривать всё это в процессе, а рождалось это из совершенно других отправных точек; и смысл возникновения был совершенно другой, чем тот, который я бы стал сейчас вносить, описывая возникновение; ведь это сейчас я знаю о том, как всё разворачивалось, происходило и эволюционировало тогда.
Поп-механика было совершенно логическим, умственным образованием, не имеющим никакого отношения к интуиции. Оно было чётко сформулировано на уровне мышления, это был продуманный и механически сделанный акт.
Я думаю, что во многом происхождение поп-механики связано с тем, что я не могу уживаться ни с какой средой. Занимаясь музыкой ежедневно на протяжении почти 37 лет, я не мог ужиться ни с какой средой, но при этом приобретал навыки той среды, в которой существовал в течение какого-то времени. Более того, я ухватывал самое главное, основные смысловые структуры той среды, в которой находился, и мне очень быстро становилось скучно. Имея классическое образование, к определённому возрасту я понял всё, что касается основ классической музыки, понял её основную культурную значимость, проблему интерпретации, проблему гения, то есть все те вопросы, которые переживаются в молодости. Мне очень повезло в том смысле, что я эволюционировал параллельно с развитием рок-музыки и частично с развитием джаза, то есть совпали пики умирающего джаза и расцветающего рока. Сейчас для нас это история, а тогда - просто выходил новый альбом Колтрейна, новый альбом Битлз, и никто не предполагал, что они в ближайшее время станут классикой.
Я начал играть в рок-группе где-то году в 1964-м; ассимиляция языка рок-музыки происходила органично, не исторически, а в пределах самой эволюции. Речь идёт о нахождении внутри структуры, а не об её описании, о некой рефлексии, причём, о нахождении внутри естественной структуры, а также об органическом переживании её эволюции.
Я любил рок-музыку, но ещё я любил джаз, что было редкостью для моих сверстников, поскольку это - два принципиально разных типа мышления вообще; я до сих пор не понимаю людей, которые одновременно любят джаз и рок. Когда мне кто-то говорит, что любит и джаз, и рок, я говорю, что это - ложь, что это вещи в своей глубинной основе взаимоисключающие. Джаз и рок несовместимы, это - два принципиально разных проявления энергетической сущности человека. Поэтому, кстати, организмы совмещающие джаз и рок всегда оказывались убогими, кастрированными, вызывали насмешку.
Третий принципиальный тип мышления - как бы классический, я называю его ложной мастурбацией (ЛМ). Для меня люди, органично существующие в своей области, всегда вызывали ощущение недоумения; то есть, скажем Ростропович, для меня, - ощущение дефективного, убогого искусства, даже не искусства, а бессмысленного, неинтересного, ненужного вида деятельности. Для меня интерпретация всегда должна быть на уровне того, по поводу чего человек рефлексирует; интерпретация должна быть на уровне предмета, о котором идет речь, иначе это не рефлексия […] Если исполнение Моцарта не идёт на уровне Моцарта, то это - […] и козлиная отрыжка. То же самое и в советском джазе: люди, органично находившиеся в своей среде всегда казались мне идиотами, потому что это была рефлексия, никогда не достигающая своего идеала. Я уже много писал о том, что советский джаз - это анальное деконструирование, которое ничего не способно произвести, оно неестественно, неаутентично и не доросло до проявления полной патологии. Эпигонство может стать искусством только тогда, когда достигает уровня патологии. Если бы джазмены типа Лундстрема довели бы джаз до уровня патологии, это стало бы уже высоким искусством, которое можно было бы сравнивать с Луи Армстронгом, с классическими образцами джазового искусства; а поскольку они оказались жалкими эпигонами, у которых не хватало мощи сделать это патологией, потом возвести это в уровень культа, поместить это в религиозную среду, а одновременно ещё и рефлексировать по поводу созданного, давать необходимое описание, то есть возводить свое искусство в ранг философской системы, в ранг вагинального морфогенеза, тогда бы это стало Культурой. Несмотря на то, что советский джазмен свингует как лось, советский джаз это вообще не музыка, а своеобразная форма хасидизма. Российский джаз так и выродился. То же самое происходило и с роком… […]
Нужно всего лишь сильно любить образец, который копируешь, чтобы придать ему карикатурный характер, но при этом нужно сохранять к нему любовь, естественную любовь. Надо любить образец и одновременно проявлять по отношению к нему тотальное предательство. Предательство должно быть космическим. Предать можно только то, что любишь, иначе это не предательство. Предав старую любовь, обретаешь новую, то есть постоянно находишься в состоянии любви. Таким образом, ты развиваешься во времени назад, но не инволюционируешь, а входишь в состояние подлинной эволюцию. Так появляется новый камень. Или дерево.
Итак, я играл и горячо любил джаз, рок и классическую музыку одновременно, то есть совмещал в себе три человека (так называемая тринитарная шизофрения). […] Поначалу играть три музыки было тяжело, но постепенно я начал привыкать; где-то в 70-е годы я настолько к этому привык, что чувствовал себя уже совершенно спокойно; но с людьми мне было неинтересно играть джаз, классическую музыку или рок. Играешь одно - думаешь о другом. Играешь Моцарта - не хватает джаза, и так далее. Так я и играл: переиграл практически со всеми рок-группами Ленинграда, практически со всеми джазменами, кроме традиционных, которые меня ненавидели, и с классическими музыкантами, которые, впрочем, меня вообще не воспринимали, козлы, блядь. Адекватность всем культурам выразилась, наконец, в том, что я перестал быть адекватным всем им. Я не мог больше сосуществовать ни с одной средой. Джазмены считали меня рок-музыкантом, рок-музыканты считали меня джазменом, а классические музыканты просто считали меня мудаком. […] Поп-механика и стала прямым выражением моих представлений о том, о другом, и о третьем. Мне не важна была внутренняя морфология каждого из этих явлений, […] мне важно было только их взаимодействие.
В «Поп-механике» моё дело - вносить в одно элементы другого. Это - чистая форма собственного представления, собственного мышления. Глубинной, морфологической связи между различными музыкальными культурами нет, но они уживаются, сосуществуют. Возникает в результате взаимодействия новая морфология. По тому же принципу сейчас делается техно. От рок-музыки я брал ритмическую секцию, забойность; от джаза я брал целые куски типа Каунта Бейси и накладывал на музыку типа «Статус Кво». Плюс наслаивалось что-то ещё.
С появлением сэмплера появилась не просто новая технология, но новая эстетика. С появлением сэмплеров появилось техно и появилось новое музыкальное мышление. Раньше не понимали, как можно использовать чужую музыку в своём собственном произведении, говорили - «плагиат»; с появлением же техно плагиат возведён в культ. Плагиат стал основным эстетическим элементом. Различные морфоструктуры налагаются на единый ритм, ритм, вызывающий экстатическое состояние. Ритм - основа любого ритуала, а техно - это новая ритуальная музыка. То же самое и в «Поп-механике». Меня не интересует морфология. Мне не важно, что будет петь фольклорный ансамбль, значение имеет лишь чётко выраженный символ, знак. Я говорю: мне не важно, русский это фольклор, или тибетский, важно лишь создать само ощущение фольклора.
«Поп-механика» - это способ мышления, это не группа. Всё, что я делаю, пишу музыку, сочиняю для кино, просто думаю - я делаю согласно принципу поп-механики. Поп-механка - это моя органика, это - я. Поп-механика - это ритуал, посвящённый тайным богам. Кстати, религиозные культы и исторические события тоже могут быть составляющими поп-механики. Главное - не углубляться в морфологию и внутреннюю логику. И так всё понятно.
В последние месяцы я пытаюсь в себе этот принцип мышления полностью изжить, и надеюсь изжить его в ближайшее время. Я начинаю переходить в другое состояние, и это мне страшно нравится.