Встреча с красивым решением
Встреча с красивым, парадоксальным решением
Раннее освоение эвристикРаннее открытие / освоение эвристик
X
Встреча героя В.В. Набокова Лужина с шахматами…
Исследователь творчества В.В. Набокова так описывает становление юного шахматиста – из романа «Защита Лужина» (1938 год):
«До встречи с шахматами мир для мальчика Лужина скучен, непонятен, враждебен. «Непроницаемая хмурость» - такова самая краткая характеристика героя. Эпитет «хмурый», «угрюмый» будет сопровождать Лужина на протяжении всего текста. «Угрюмство» у Набокова всегда сопровождает страсть, родственную той или иной одарённости. Свою страсть к бабочкам он определит как «угрюмую страсть».
Из всей детской литературы его затронули только книги Жюля Верна и Конан Дойля. Но не описание путешествий и не детективный сюжет увлекли его, а строгая и стройная логика: правильно и безжалостно развивающийся узор путешествий героя Жюля Верна и «хрустальный лабиринт возможных дедукций», ведущий Шерлока к «единственному сияющему выводу». «Слепой музыкант» Короленко и «Фрегат «Паллада» Гончарова показались ему скучны, а между тем именно эти книги, чрезвычайно популярные в интеллигентных семьях, будут иметь прямое отношение к его судьбе. Сюжет «Слепого музыканта» постоянно «просвечивает» сквозь сюжет «Защиты Лужина». Черты героини Короленко Эвелины, посвятившей свою жизнь слепому, угадываются в невесте и жене Лужина, которая называет своего мужа «слепым» (а он действительно не видит мира). Логика, любовь и музыка - вот что помогает «прозреть» герою Короленко. Этим путем идет и Лужин. В финале герой Набокова, возможно, и прозревает - всё зависит от того, как трактовать финал.
«Фрегат «Паллада» - книга о путешествии. Лужин-шахматист - путешественник, не замечающий окружающего; женатый Лужин должен совершить - но так и не совершает - путешествие, которое его излечит. […]
Следующее кратковременное увлечение Лужина - фокусы. Здесь был элемент чуда, непредсказуемости, но уж очень проста оказалась разгадка и небогата логика фокусов, открывшаяся в книге о них.
Затем наступила очередь математики. Построенная на незыблемых основаниях, математика приближала Лужина к непосредственному ощущению бесконечного. «Но стоило нарушить правило, как происходило «неизъяснимое чудо, и он подолгу замирал на этих небесах, где сходят с ума земные линии». Лужину нравилось, когда абстрактная логика, позволявшая просто и понятно упорядочить мир, соприкасалась с иррациональным, с «чудом», опрокидывавшим построения рассудка. Понятно, почему его интерес к складным картинкам - пузелям - был кратковременным: в этой игре из хаоса разрозненных деталей неизменно возникает ясная и понятная «картина мира», но в ней не остается места для иррационального, непредсказуемого, для «чуда».
В Лужине с детства живёт настойчивое стремление совместить логику и непредсказуемость, разум и чудо, но у него нет «языка», чтобы рассказать об этом и нет способа реализовать неосознаваемое им самим и окружающими стремление. Обретением «языка» становится для него встреча с шахматами.
Все дошахматные увлечения Лужина связаны с основной оппозицией романа - рациональное и иррациональное, случайное и закономерное, познаваемое и непознаваемое. С этой же оппозицией связана и центральная метафора романа: «жизнь - шахматы» - метафора, которая последовательно разворачивается, приобретая множество оттенков и смыслов. Но если детские пристрастия героя рационально и закономерно готовят его к встрече с его главной, метафизически предзаданной страстью и главным призванием (Лужин «рождён» шахматистом - и становится им), то как только шахматная метафора начинает распространяться на целое романного мира, оказывается, что закономерное и необъяснимое смыкаются. Между тем параллель «жизнь - шахматы» (или «мир = шахматы») проведена чрезвычайно настойчиво.
Слово «шахматы» состоит из двух корней: «шах» - король и «мат» - смерть. «Шах» означает также угрозу королю. Смерть короля, постоянно находящегося под угрозой, - такова в самом кратком пересказе фабула романа. Но действительна ли эта угроза? Попытки Лужина защититься составляют сюжет.
Первый раз в жизни Лужин видит шахматы на чердаке своей дачи - но он не знает, что это такое, и не понимает значения этой встречи. Второй раз Лужин видит шахматы в кабинете отца, во время концерта в память деда, композитора. Участник концерта, молодой скрипач, разговаривая по телефону, открыл «небольшой гладкий ящик», но повернулся так, «что из-за его чёрного плеча Лужин ничего не видел». Этот мотив - попытка разглядеть что-то из-за спины, из-за плеча, то есть попытка увидеть нечто скрытое от глаз, но скрытое не абсолютно, а как бы только временной преградой - многократно повторяются в романе и за его пределами. […]
Самое слово «партия» многозначно в романе. Речь может идти и о шахматной, и о музыкальной, и о политической партии, а также, что очень важно для сюжета, о партии как женитьбе. И ещё одна важная аналогия жизни и шахмат. Запись сыгранной партии сопровождается записью в скобках ходов, которые можно было бы сделать, - ходов, которые изменили бы развитие шахматной партии в целом. Такие ходы, обозначенные в скобках, подчёркивает автор, объясняют «суть промаха или провидения» - «смотря по тому, хорошо или худо было сыграно». Оглядываясь на свою прошлую жизнь, осмысляя совершенные «ходы», или поступки, герой «Защиты Лужина» пытается понять, какой из них был провиденциальным и вёл к желанному результату, а какой был ведущим к поражению «промахом».
Своему будущему тестю Лужин объясняет, что в шахматах бывают «сильные» и «тихие» ходы. «Тихий» ход, в отличие от «сильного», - это медленное накопление сил или внешне неявное, незаметное для противника комбинирование, которое постепенно приводит к усилению позиции или к выигрышу. Искусство шахматиста состоит в том, чтобы вовремя заметить эти неявные угрозы и предотвратить их последствия. Анализируя свою «жизненную партию», Лужин пристрастно внимателен именно к накоплению «тихих» ходов судьбы, влекущих его жизнь к тому, что он сам расценивает как поражение.
Любой поступок, однако, имеет бесчисленное количество причин и следствий, учесть которые невозможно. Практически любой ход в шахматах определяет судьбу партии, но рассчитать все варианты, все возможные следствия хода не в силах ни один шахматист. Иное дело шахматная композиция, шахматная задача. Искусственно составленная шахматистом, она содержит такое сочетание фигур, какое в живой игре не возникает, и имеет одно-единственное решение, которое чаще всего противоречит здравому смыслу и потому отыскивается с трудом. Тем не менее, решение шахматной задачи не предполагает единоборства со случаем - непременным участником живой игры (а также и жизни)».
Аверин Б.В., Дар Мнемозины: романы Набокова в контексте русской автобиографической традиции, СПб, «Амфора», 2003 г., с. 282-285 и 285-286.
