Балет
Балет
Достойные средства достижения целиДостойная цель достигается достойными – а не любыми – средствами…
Независимая цель личностиНезависимая цель личности, как прообраз Достойной цели
X
Танец как смысл жизни Мориса Бежара
Морис Бежар как танцовщик, зарабатывал мало.
Но, в отличие от других танцовщиков у него была цель: создать свой балет. Отсюда – и отношение к своему делу.
«Я все ещё обитал на семнадцати квадратных метрах на шестом этаже дома по улице Бержер. Часто я возвращался после репетиций пешком - сэкономив на билете метро, я мог выпить чашку кофе или съесть полбатона. Что мне дали эти годы заурядных гастролей, примитивных балетов, гостиничных кроватей с простынями, рваными в ногах? Пренебрежительная пресса, неизменно слишком короткие рецензии, которые удавалось отыскать, только дважды перелистав газету, семь строчек петитом под рекламным кирпичом, танцовщики, сообщающие мне перед поднятием занавеса: «Балкон пуст, в партере занято всего три ряда!» - сейчас всё это звучит забавно, живописный фольклорный образ бедного художника, которому никак не удаётся пробиться. Но приходилось жить день за днём в обстановке так называемой «романтики». Можно ли чувствовать себя в игривом настроении, когда просыпаешься по утрам, не зная, как исхитриться поесть в полдень? (Не говоря уж о вечерней трапезе!) Я не люблю оглядываться назад, потому что тут слишком легко растрогаться.
У меня было одно преимущество перед моими товарищами танцовщиками, находившимися в том же положении: я танцевал свои собственные вещи, я рассказывал свои истории. У меня (если воспользоваться чудовищным выражением) было «ради чего». Преимущество ничтожное, главное-то было - выжить».
Морис Бежар, Мгновение в жизни другого, М., «Главная редакция театральной литературы», 1989 г., с. 56.
И далее:
«Обратив танец в смысл своей жизни, я принял его всерьёз.
И меня тотчас поразил разрыв между той работой, которую требуют преподаватели и благоговейно выполняют их ученики в студиях танца, в классах, и тем омертвелым пустопорожним танцем - кто во что горазд, - господствовавшим на балетных спектаклях в дни моей молодости. Из танца сделали (это безличное «сделали» легко раскрывается - где и кто) искусство второсортное, декоративное, развлекательное. Я имею в виду, разумеется, положение танца на Западе: не случайно именно на Западе танец оказался замаран, ибо замаран, окарикатурен был не один только танец.
Я принял танец всерьёз, так как убеждён, что танец - явление религиозного порядка. И кроме того - явление социальное. Пока танец рассматривается как обряд, обряд одновременно сакральный и человеческий, он выполняет свою функцию. Превращённый в забаву, танец перестаёт существовать, остается нечто вроде фейерверка, или парада девиц в униформе, или игры на электрическом бильярде, но только не танец. Говорить об этом в восьмидесятые годы - значит ломиться в открытую дверь, но в пятидесятые эта дверь была на крепком запоре.
Христианство определённого толка во имя неведомого табу, какого-то пугливого стыда перед плотской оболочкой души, отвергло танец в момент, когда та же самая религия вдохновила строительство соборов! Отрезанный от религии, которой он должен жить, западный танец, осуждённый на «плотскость», укрылся именно в плоть - он стал ответвлением галантного церемониала. Вдалеке от религии танец приобрёл светскость в самом худшем смысле этого слова. Людовик ХIV создал Королевскую академию музыки и танца. Крестник короля, танец рождался, но где? При дворах, в салонах...
И рождался с огромным запозданием. Другие искусства никогда не подавлялись. Танцу пришлось одновременно восстанавливать свои связи с корнями и двигаться вперед, лепеча, как младенец, первые слова, в то время, когда европейская архитектура уже перешла от романского стиля к готике, когда великая венецианская живопись уже плодоносила наряду с Рембрандтом, когда Монтеверди, Вивальди уже скончались...
Вместо того чтобы двигаться вперёд, бедный танец только усугублял своё отставание! Его похитила благонамеренная гривуазность приземленной буржуазии, легковесность аристократии-недотроги и фарисейство эстетов. Танец сжимали, укорачивали, подобно ногам китаянок. Он был деланным и жеманным. И так тянулось долго, поскольку с этим не покончено и по сей день.
Танцу XIX века была отведена резервация - «балет», - где он служил для украшения интриги, насильственно сочетаемой с другими искусствами. Короче, на протяжении столетий танец был лишён самостоятельного существования. Его роль сводилась к иллюстрированию чувствительных повестушек второразрядных или третьеразрядных писателей, которыми набивалась сцена, с второсортными, если не хуже, музыкальными номерами в декорациях, обязанных своей эстетикой бонбоньеркам. Таков был танец XIX века!
Куда же делся при этом обряд? Потребность причаститься в сакральном и социальном - в вертикальном и горизонтальном - измерениях?
Появление Дягилева с его Русским балетом в начале века было революцией. Но революцией эстетической. Между тем, танец нуждался в революции этической. Но и эстетическая революция была немалым делом! Такие великие музыканты, как Стравинский, стали, наконец, писать для танца. Великие художники - Пикассо, Дерен, Брак - занимались декорациями, костюмами. Явился такой поразительный сценограф, как Лев Бакст (я с нетерпением жду фильма, о котором много говорят, но которого никак не сделают, о жизни Льва Бакста, чью роль должен исполнить Мик Джэггер).
Дягилев показал также исполнителей, которые были уже не грациозными паяцами, но волнующими и сильными танцовщиками, особенно, конечно, Нижинский, соединяющий в себе артиста и хореографа. Дягилев работал, чтобы поразить Париж, пленить Париж, шокировать Париж. Но этого мало. Необходимо было заново открыть танец в его общечеловеческой сути, танец, не оторванный от своих религиозных корней, - то есть все танцы мира, но не танец некоего общества в некой части Европы. Необходимо было возродить и оживить универсальную хореографическую традицию. Это возрождение танца, его расцвет осуществился в момент, когда Европа наконец прониклась уважением к искусству и языкам других континентов. Живописцы и скульпторы проложили путь, вдохновляясь негритянским искусством. Затем музыке открылись ритмы и мелодии Востока - необыкновенный успех выпал на долю танцевальных трупп, явившихся из дальних стран, будь то русский фольклор или индийский катхакали».
Морис Бежар, Мгновение в жизни другого, М., «Главная редакция театральной литературы», 1989 г., с. 91-92.
