Искусствоведение и литературоведение
История изучения творческих личностейИстория изучения творческих личностей
X
К явному достижению Ипполита Тэна следует отнести предложение искусствоведческой модели, включающей не один (что очень характерно для рассуждений об искусстве), а несколько параметров:
«… в человеческих чувствах и идеях есть некая система, и главной движущей силой этой системы являются известные общие черты, особенности умственного и душевного склада, отличающие людей одной расы, одного века или одной местности. Подобно тому как в минералогии все кристаллы, как бы разнообразны они ни были, происходят от нескольких простейших форм тел, точно так же и цивилизации в истории, при всём их разнообразии, происходят от нескольких простейших форм духа. Кристаллы можно объяснить через начальный геометрический элемент, цивилизации - через начальный элемент психологический. Чтобы увидеть, в чём единство всех видов минералов, нужно сперва рассмотреть правильное твёрдое тело вообще, со всеми его гранями и углами и обнаружить в этой исходной форме заложенную в ней способность к бесчисленным преобразованиям. Равным образом, если вы хотите понять, в чем единство всех исторических разновидностей человеческой души, рассмотрите сперва душу вообще, в двух-трёх её важнейших свойствах, и в этом контуре вам откроются все основные формы, которые она способна принимать» […]
Три различных источника способствуют возникновению первоначального нравственного состояния: раса, среда и момент.
Расой мы называем те врождённые, наследственные склонности, которые появляются на свет вместе с человеком и неотделимы от различных особенностей его темперамента и телосложения. Эти склонности неодинаковы у разных народов. В природе существуют естественные разновидности человека, подобные породам быков и лошадей: одни люди отважны и умны, другие робки и ограниченны, одни способны создавать высшие понятия и творения, у других заметны лишь зачатки идей и созидательной деятельности; некоторые преимущественно приспособлены к определённым занятиям и богаче остальных наделены известными инстинктами - так одни виды собак пригодны более для бега, другие - для драки, третьи - для охоты, наконец, четвёртые - для охраны домов или стад. Сила этих различий столь очевидна, что её можно распознать, даже несмотря на все громадные искажающие воздействия двух других движущих начал. Раса, подобно древним арийцам, может рассеяться от Ганга до Гебридов, обосноваться во всех климатических зонах, оказаться на самых различных ступенях цивилизации, изменить свой облик за 30 веков потрясений - она всё равно обнаружит во всех своих языках, религиях, философиях, литературах ту кровную и духовную общность, которая и поныне связывает всех её отпрысков. Их родство сохраняется при всем их несходстве; как бы ни влияли на них варварство, культура или прививки чужих культур, различия климата и почвы, благоприятные или неблагоприятные случайности, общие контуры их первичной формы остаются неизменными и под позднейшими отпечатками, наложенными временем, проступают две-три основные линии начального рисунка. В этой необычайной устойчивости нет ничего удивительного. Если из-за огромного разрыва во времени мы представляем себе происхождение видов лишь наполовину и не вполне ясно, то исторические события проливают достаточный свет на события доисторические, чтобы возможно стало объяснить почти незыблемую прочность основных черт расы. Когда мы встречаем эти черты у какого-нибудь арийца, египтянина или китайца за 15, 20, 30 веков до нашей эры, они уже есть продукт гораздо большего числа веков - возможно, многих мириад столетий. Ибо всякое животное, едва появившись на свет, должно приспосабливаться к окружающей среде; при иной температуре, пище, воздухе оно будет иначе дышать, иначе воспроизводить себя, иначе реагировать на мир. Перемена климата и обстановки вызывает в нем новые потребности; они влекут за собой новую систему поведения; та, в свою очередь, новую систему привычек, а эта последняя, наконец, - новую систему способностей и инстинктов. Вынужденный сообразовываться с обстоятельствами, человек обретает соответствующий им темперамент и характер, которые тем более устойчивы, чем чаще повторялось и чем глубже проникло, а человека внешнее впечатление, чем дольше передавалось оно по наследству его потомкам. Следовательно, характер данного народа в известный момент времени можно рассматривать как концентрированное выражение всех его предшествующих действий и ощущений, то есть как величину, обладающую определёнными размерами и массой - разумеется, не бесконечной, поскольку любое явление природы имеет границы, однако же не соизмеримой ни с каким иным весом и почти необъятной, ибо каждое мгновение едва ли не беспредельного прошлого увеличивает эту массу, которую можно было бы перевесить, лишь собрав на другой чаше весов ещё большее количество поступков и ощущений. Вот первый и самый богатый источник тех основных свойств расы, которые дают начало историческим событиям; его сила, как мы видим, происходит от того, что это не просто источник, но как бы озеро или глубокий водоем, куда в течение многих веков несут свои воды другие источники.
Среда. Определив, таким образом, духовное строение некоторой расы, следует изучить среду, в которой она обитает. Ибо человек в мире не одинок: его обступает природа, окружают другие люди; на первичную, неизменную складку характера наслаиваются черты второстепенные и случайные; физические или социальные обстоятельства, воздействуя на расовую первооснову, изменяют или усложняют её. […]
Случается, наконец, что свою печать накладывают социальные условия, например, посредством христианства, как это случилось 18 веков назад, или 25 веков назад посредством буддизма: в те времена в Средиземноморье и в Индостане иноземное завоевание и арийское общественное устройство привели в конце концов к невыносимому гнету, подавлению личности, ощущению полной безысходности и проклятия, тяготеющего над миром, - но одновременно здесь развились метафизика и мечтательность, и человек, чувствуя, как надрывается его сердце среди этих скорбей, постиг самоотречение, милосердие, нежную любовь, кротость, смирение и братство людей, обратившись в одном случае к идее о вселенском небытии, в другом - к отеческой милости бога. Если мы обозрим все инстинкты, управляющие расой, все способности, заложенные в ней, короче, весь ее духовный склад, в согласии с которым она в наши дни мыслит и действует, то окажется, что склад этот чаще всего возникает под влиянием одного из тех устойчивых состояний, внешних обстоятельств, того всечасного, мощного нажима, который воздействует на всякое сообщество людей и неустанно, из рода в род, формирует их как всех вместе, так и каждого в отдельности. В Испании такое влияние оказал восьмивековой крестовый поход против мусульман, получивший широчайший размах и завершившийся истощением нации вследствие изгнания мавров, ограбления евреев, учреждения инквизиции и религиозных войн; в Англии - восьмивековой политический строй, поддерживавший в человеке личное достоинство и почтительность к власти, независимость и повиновение и приучивший его действовать сообща с другими под эгидой закона; во Франции - римская государственность, которая сначала была навязана послушным варварам, затем погибла под развалинами древнего мира, но сложилась вновь под воздействием скрытого национального инстинкта, развилась в условиях наследственной королевской власти и превратилась в итоге в своего рода эгалитарную, централизованную, административную республику, где правящим династиям постоянно грозят революции. Из всех доступных наблюдению причин, формирующих изначальный характер расы, эти причины являются наиболее действенными; для нации они то же, что для индивидуума воспитание, профессия, общественное положение и место проживания; воздействие этих причин, очевидно, всеобъемлюще, ибо они включают все силы, которые извне придают форму человеческой природе и посредством которых внешнее влияет на внутреннее.
Момент. Есть, однако, ещё третий разряд причин; наряду с силами внешними и внутренними существует и продукт их совместной работы; продукт этот, в свою очередь, сам становится производящей силой - ведь, кроме постоянного влияния характера расы и определенной среды, значение имеет и та скорость, которой уже достигла нация в своем развитии. Национальный характер и окружающие обстоятельства накладывают свой отпечаток не на «чистую доску», но на поверхность с уже имеющимся рисунком. В зависимости от того или иного момента этот рисунок будет различным, а потому различным будет и общий результат. Возьмите, к примеру, два каких-нибудь момента в истории литературы и искусства любого народа: французскую трагедию времён Корнеля и времён Вольтера, греческий театр при Эсхиле и при Еврипиде, латинскую поэзию эпохи Лукреция и эпохи Клавдиана, итальянскую живопись во времена Винчи и во времена Гвидо. Конечно, общее понимание искусства в каждой из этих двух крайних точек не изменилось: прежним остался человеческий тип, подлежащий литературному описанию или живописному изображению; сохранились и строй стиха, и строение драмы, и формы человеческих тел. Однако между художниками существует, помимо иных, то различие, что один из них является предшественником, а другой - последователем, что первый не имеет перед собой образца, а второй его имеет, что первый видит вещи непосредственно, а второй - сквозь творчество первого, что за время, отделяющее одного от другого, искусство во многих своих областях стало совершеннее, что меньше стало простоты и величия впечатления и возросла отточенность и утонченность формы, - короче, что первое произведение определило собой второе. В этом отношении всякий народ подобен растению: один и тот же росток при одинаковой температуре и почве дает на разных стадиях своего развития различные образования - почки, цветы, плоды, семена, так что всякая последующая форма непременно обусловлена предыдущей и рождается из ее смерти. Если же теперь, вместо краткого отрезка времени, вы возьмете один из тех длительных периодов развития, которые, как средние века или минувшая наша классическая эпоха, охватывают целое столетие или несколько столетий, ваши выводы окажутся сходными. В такие периоды в умах всегда царит некая господствующая идея; в течение 200, 500 лет для людей существовал единый человеческий идеал - в средние века это был рыцарь или монах, в наш классический век - красноречивый человек и придворный. Эта всеобщая созидательная идея воплощалась во всех сферах человеческой деятельности и мысли и, распространив по всему миру стихийно сложившуюся систему своих творений, затеи иссякала и отмирала, и на смену ей поднималась новая идея, которой суждено было достичь такого же господства и породить столь же многочисленные создания. Допустим теперь, что вторая идея частично зависит от первой и что именно первая, действуя совместно с национальным гением и внешними обстоятельствами, определяет склад и направление развития вновь нарождающихся явлений. Это и будет закон формирования всех великих исторических течений; я имею в виду такие длительные эпохи господства какой-либо формы духа или основной идеи, как, например, период свободных творческих взлётов, именуемый Возрождением, или время риторических классификаций, именуемое классическим веком, или череду мистических обобщений, именуемую александрийской, христианской, эпохой, или же расцвет мифологии, который мы встречаем у истоков культуры Германии, Индии и Греции».
Ипполит Тэн, История английской литературы, в Сб.: Зарубежная эстетика и теория литературы XIX-XX вв. Трактаты, статьи, эссе / Под ред. Г.К. Косиковой, М., Изд-тво Московского университета, 1987 г., с. 79-80 и 82-86.
