Творческое соперничество при обучении по Г.Г. Нейгаузу

«Я привожу эти факты «молниеносного» овладения музыкой (а следовательно, и «художественным образом»), которые мог бы произвольно умножить на основе проверенных свидетельств о многих крупных музыкантах, и для того чтобы ещё раз говорить об их «гениальности», слишком всем известной, но для того чтобы задаться вопросом: что же тут, собственно, происходит, какие педагогические и методические выводы: можно сделать из этих реальных явлений на пользу середняку, на пользу всем учащимся.

Полагаю, что, несмотря на таинственность «гениального дарования», оно поддаётся не только описанию, но также исследованию и анализу.

У педагогов нашей профессии очень распространено мнение, что средний ученик ни в коем случае не должен подражать большому таланту: Quod licet Jovi поп licet bovi (что позволено Юпитеру, того нельзя быку). Подражать, тем более глупо «подражать» (а это - явление довольно распространённое!), конечно, только вредно, но учиться у того, кто больше умеет и больше знает, - всегда полезно. Кажется, ясно.

Каждый педагог по опыту знает, как сильнейшие ученики «подтягивают» более слабых; это соревнование возникает непосредственно и стихийно, но вместе с тем, благодаря честолюбию, - сознательно.

Наши методические рассуждения должны помочь ему, но не тормозить его. И поэтому я считаю, что для педагогики не только не вредно (даже имея дело с самым посредственным учеником), но, наоборот, чрезвычайно плодотворно ни на минуту не забывать о тех вершинах музыкальной одарённости, которые - хотим мы этого или нет - предопределяют ход развития музыки и музыкальной жизни, в том числе и наших повседневных педагогических усилий.

Короче, я полагаю (да не упрекнут меня в беспочвенном оптимизме), что, стараясь в меру сил проникнуть в «механику» крупнейшего дарования, мы извлечём всегда что-нибудь полезное и применимое даже для самого среднего ученика. Исходя из этого, впрочем, совершенно интуитивного убеждения, я в своей педагогической практике никогда не приспосабливал произведения к ученику, а всегда лишь старался приспособить ученика к произведению, чего бы ему, да и мне, это ни стоило.

В моём уме, в моей душе живёт какое-то представление, скажем, о Бетховене; я его люблю, я его боготворю, я его переживаю как значительнейшее событие моей жизни, я чувствую и знаю, что он выразил то-то и то-то, создал нечто, чего до него никогда не было, и знаю, в меру моих способностей, что это надо передать так-то и так-то. Могу ли я отказаться от этого ярчайшего, реальнейшего образа и видения, могу ли я идти на какие бы то ни было уступки и компромиссы в угоду слабосильному ученику? - Никогда. Это означало бы не уважать ни себя, ни ученика.

Мне не раз намекали педагоги, слышавшие мои занятия, что это своего рода донкихотство, - всё равно, мол, никогда «не получится» то, чего я хочу, ученику (данному) это не под силу. «Милые коммерсанты - отвечал я им, - Вы хотите 100-процентных прибылей, а я буду рад-радёхонек, если получится 10%».

Таков неизбежно «оптимистический скептицизм» опытного педагога. Смысл и плодотворность этого рода занятий состоит, как понятно всякому, в том, что ученику дается очень яркая, высокая и трудная цель (в связи с его возможностями и представлением), которая определяет направление  и  интенсивность   работы - единственный залог развития и роста. И я хорошо знаю, что эти 10% дают иногда гораздо более богатые всходы, чем 100% «хрестоматийного глянца», который, вопреки Маяковскому и мне, грешному, до сих пор ещё кое-кем ценится превыше всего».

Нейгауз Г.Г., Об искусстве фортепьянной игры, М., «Государственное музыкальное издательство», 1961 г., с. 30-32.

 

Эффект «интеллектуальной инициативы» по Д.Б. Богоявленской.