Ошибки при создании творческих коллективов
Ошибки при создании творческих коллективов
Ошибки типовыеТиповые (типичные, воспроизводящиеся) ошибки…
X
Фестиваль поэзии в описании Е.А. Евтушенко
«Небольшая советская делегация, в которой были такие разные поэты, как Л. Щипахина, Е. Исаев, А. Кюрчайлы и я, прибыла на первый интернациональный фестиваль поэзии, открывшийся в Кастельпорциано, на «диком пляже», в нескольких километрах от места, где убили Пазолини.
Замысел фестиваля, по словам одного из устроителей, был таков: «Пробить крупными снарядами носорожью кожу не читающих поэзию». Среди поэтов снаряды были не все крупные, попадались и мелкокалиберные пули, и дробь, и даже пистоны для детских игрушечных револьверов, но вооружение было многочисленное - человек сто поэтов. Возникало сомнение: не пройдут ли крупные снаряды навылет носорожью кожу и не застрянет ли дробь в мощных заскорузлых складках? Одного организаторы безусловно добились - собралось примерно двадцать тысяч зрителей в возрасте от 15 до 25 лет - цифра, небывалая за всю скромную историю поэтических чтений в Италии, если не считать выступлений Нерона на чистенько подметённой от львиного навоза и человеческой крови арене.
Желание организаторов прорваться из равнодушия к настоящей поэзии, хотя бы верхом на скандале, ощущалось уже в фестивальной газетке, где были напечатаны перед нашим приездом в виде шутки два фальшивых стихотворения - моё и Гинсберга, якобы заранее пылко посвященных торжеству в Кастельпорциано. Но скандал - это тот конь, на котором можно и не усидеть.
Шутки с таким конём могут кончиться кровью.
Большинство молодых людей собрались на песок Кастельпорциано вовсе не для скандала. Было много хороших чистых лиц, светившихся ожиданием серьёзных слов. Некоторые добирались из далёких провинций на мотоциклах, велосипедах или даже пешком с рюкзаками. Ещё совсем юные матери кормили грудью совсем крошечных новорождённых: у этой публики ещё не могло быть взрослых детей. Под тентами продавали вовсе не порнографию, а поэтические книжки. […]
На песке возле моря из наскоро сваренных водопроводных труб было сварганено основание сцены, а на него были брошены кое-как сбитые гвоздями доски. Доски покачивались, прогибались, и в них угрожающе зияли огромные щели. Удивительно, что никто не погиб ни на этой сцене, ни под ней, где тоже шла невидимая жизнь. Оттуда, сквозь щели, струились дымки сигарет, раздавались смех или хихикающая возня тисканья, крики - восторженные и недовольные, высовывались бутылки с вином, предлагая выпить тем, кто на сцене, а после моего выступления показалась девичья загорелая рука и одобрительно пощекотала мне щиколотку.
Вокруг помоста был разбит целый бивак на песке - палатки, спальные мешки, мексиканские пончо, грубые одеяла. Пылало несколько костров, над огнем покачивались клокотавшие котелки.
Пробираясь к сцене, приходилось внимательно смотреть под ноги, потому что легко можно было наступить на кого-то, лежащего в одиночестве или в обнимку. Одежда зрителей была самая наилегчайшая, пляжная - плавки, бикини, - это вызвало реплику Исаева, впервые попавшего в капиталистический мир: «Докатились...» Натолкнувшись вслед за этим на пару, красовавшуюся в чем мама родила, он поперхнулся и далее реагировал только подавленными вздохами. Молодёжь была явно небогатая, противопоставляющая свободу своего бивака расположенным вокруг платным пляжам с отдельными, абонируемыми на целое лето кабинами, с шезлонгами и коктейлями. Но от некоторых зрителей сильно попахивало спиртным, можно было видеть гуляющие из рук в руки чинарики марихуаны, кое-кто потягивал ноздрями кокаин, и возникал воппос: а действительно ли все эти молодые люди пришли послушать стихи? Не является ли для отдельных из них этот фестиваль лишь развлечением, создающим иллюзию свободы от диктатуры скуки?
Организаторы больше всего боялись забюрократизированной атмосферы. Сциллу бюрократии они преодолели. Но фестиваль угрожающе напоролся на Харибду анархии и начал на наших глазах катастрофически тонуть. Сцена шаталась от безалаберной толпы, плесканувшей на неё со всех сторон, как грязная, в нефтяных разводах, волна.
Распоясавшееся в буквальном смысле меньшинство объявило, вне зависимости от желания большинства, диктатуру пляжа на сцене.
Полицейские в форме держались не менее чем за три километра от сцены, что было с их стороны неглупо. Во времена терроризма даже под плавками мог скрываться револьвер или хотя бы небольшая бомбочка. Полицейские в штатском по-шныривали, но, не без резона, побаивались. От государства представительствовали лишь машины «скорой помощи», стоявшие наготове в кустах.
Подходы к сцене, сама сцена и даже микрофон никем не контролировались. Это была идея свободы публики, идея её слияния с поэзией, идея поисков молодых неведомых талантов, якобы зарытых в пляжном песке.
Но пляжный песок и почва поэзии - разные вещи. Свобода пляжа превратилась в диктатуру пляжа. От шести до девяти вечера приглашались высказаться все желающие.
В девять начинался вечер итальянской поэзии. Но когда итальянские поэты робко появились, пляж, захвативший сцену, и не подумал уступить место. По сцене метались человек сто в плавках или голышом с микрофоном, танцующим из рук в руки. Но вместо того, чтобы наконец-то обнаружить свои, неведомые миру таланты, они орали нечто нечленораздельное, ничем не напоминающее стихи, или произносили доморощенные сексуальные или политические декларации.
Некоторые просто-напросто демонстрировали, почему-то перед микрофоном, определённые части тела, как будто эти части готовы были вот-вот задекламировать. Девушка лет семнадцати со слипшимися, мокрыми волосами, пересыпанными песком, держала микрофон минут пять, пошатываясь то ли от перевыпитости, то ли от перекуренности, и вообще ничего не могла сказать - звуки не складывались в слова. На ней была только коротенькая белая маечка, а трусики, видимо, где-то затерялись. Её восторженно подняли на руки два могучих бородача, чьей единственной одеждой являлись цепочки с медальонами, болтавшиеся на мохнатых грудях, и показали публике, очевидно, как символ великой невысказанности, которая выше поэзии.
Почему-то приволокли два голых манекена, выглядевших весьма застенчиво рядом с голыми людьми. Кто-то прохаживался взад-вперёд по краю сцены в гигантской карнавальной маске крокодила. Милый улыбчивый человечек, похожий на карлика-переростка, улучая момент, то и дело подскакивал к микрофону и пулемётно отчеканивал афоризмы Платона, Канта, Гегеля, Кропоткина, затем молниеносно удалялся и выжидал следующего момента для произнесения великих мыслей, им коллекционируемых.
Небритые организаторы в грязных шортах и пляжных резиновых сандалиях, сброшенные норовистым конем скандала, пытались добиться порядка столь беспорядочно, что сами стали частью общей дезорганизации. Их идея свободной пляжной публики отобрала у них самих свободу пользоваться микрофоном. Некоторые итальянские поэты, всё-таки протиснувшиеся к микрофону, что-то пытались прочесть, но их заглушали, отпихивали мелкие бесы пляжа. Мелкие бесы вдруг показались бесами по Достоевскому, и пахнуло промозглой одурью нечаевщины, когда один из итальянских поэтов, пытаясь зловеще загипнотизировать публику, проорал «гражданскую» миниатюру буквально следующего содержания:
Я убил Альдо Моро!
Настало время убить всех остальных!
Стало на мгновение страшновато, ибо список «всех остальных» был угрожающе широк. И тут случилось нечто неожиданное, мгновенно показав всё-таки существующую, на счастье, неоднородность публики. Лишь малая часть встретила это милое приглашение к убийствам с энтузиазмом. […]
Затем выступал ирландский поэт - увы! - пребывавший в прострации. Получив микрофон, поэт странно заколебался всем телом, как изображение на испорченном телеэкране, и стал неумолимо терять равновесие. Всем стало ясно, что он мертвецки пьян. Он даже не мог разобрать букв на двух собственных страничках, еле держа их в руке. Но при этом поэт очаровательно улыбался, чем вызвал симпатию окружающих. Он прохрипел в микрофон одно-единственное слово - «виски», как будто только оно и было написано на двух страничках. Фляжка была с восторгом подана, и поэт, осушив её одним махом, стал рушиться на заботливо подставленные руки зрителей».
Евтушенко Е.А., Падение культуры пляжа / Завтрашний ветер, М., «Правда», 1987 г., с. 189-194.
