Критика философии
Критика философии
Деградация групп, прослоек, тусовокДеградация групп, прослоек, тусовок
X
Академическая философия – уже не царица наук по оценке Артура Хюбшера
«Картина современной философии, как мы видели выше, полна обещаний. Вспомним о прошлом: в XVI, XVII и XVIII веках носителем и хранителем философской мысли был светский человек - от Монтеня через Декарта и Лейбница до Юма и нисколько не профессорального, лишь очень благовоспитанного Канта.
В XIX веке светский человек уступает место академическому философу, нарисованному во всей его красе в полемическом сочинении Шопенгауэра «Об университетской философии».
Творческое мышление отступает перед исследовательским и комментаторским повторением всех идей, из которых складывалась история идей, выдвинутых самостоятельномыслящими («Selbstdenkern») от Платона до Аристотеля, от Аристотеля до Августина, от Августина до Фомы, от Платона до Бруно, от Бруно до Спинозы.
Жизнь академического философа - это в лучшем случае работа, обучение, писание книг, полная поглощённость раз навсегда поставленной задачей, в которой остается все меньше общего с действительностью. Это мыслитель, далёкий от мира, мы и теперь при случае видим его на какой-нибудь конференции: тихо, весь уйдя в себя, он говорит с нами из своей дали о том, что его занимало всю его жизнь. Для него исчезли и время и пространство, он воображает, будто говорит для всех, а на самом деле говорит только для себя одного, иногда его голос совсем теряется, потом он делает над собой усилие, снова предпринимает попытку чем-то поделиться; он не чувствует, как истекает его час, он никак не может кончить и, невзирая на все беспокойные знаки, бредёт своей дорогой, потому что не может иначе.
Когда его просят остановиться, он очищает своё место с беспомощным жестом. Завтра или послезавтра он где-нибудь да продолжит свою речь с того места, где остановился, прямо с середины фразы, - за ним дело не станет. Он не знает, как он одинок даже среди своих товарищей по профессии.
Однако нет сомнений, что многие мыслители нашего времени раскрыли свой ум для эпохи и сами принимают видное участие в происходящем в качестве публицистов, как Кроче или Ортега, педагогов, как Дьюи, Геберлин (Haberlin), Литт или Шпрангер, этически требовательных психологов, как Ясперс, творцов политических доктрин, как Джентиле, как Перри и Монтэгю, дипломатов, как Маритэн и Тойнби, политических деятелей, как вожди французского Сопротивления Сартр, Камю, Мунье.
Они приходят из далёких друг от друга областей знания: Дриш и Юкскюль, Венцль, Динглер и Уайтхед начинали как естествоиспытатели, биологи или математики, а кончили метафизикой; и перед великими, целиком занятыми исследованием фактов современными физиками - Планком, Эйнштейном или Гейзенбергом, неизбежно возникает вопрос о необходимости выработать концепцию, которая завершит, увенчает материал, данный опытом.
И всё же то, что можно было бы рассматривать как выигрыш в смысле широкого включения действительности, означает для философии лишь новую потерю.
С готовностью берущаяся за все современные задачи, она окончательно утратила свою роль царицы наук, верховного судьи и свободной руководительницы исследования. Она ничего не может теперь давать серьёзному труду естествоиспытателей.
Она истощает себя в подражании Гегелю, в кропотливой и в сущности бесцельной возне с понятиями, в тканье паутины все новых категориальных схем, на редкость абстрактных фантазий и конструкций. Страсть к формализму заставляет перекидываться на соседние области; изложение и обоснование метода представляется последней и самой скромной из целей мыслителя. За этим следует уже шаг в двойную область литературы и фельетона. Предательскую роль играет такое частое соединение мыслителя с писателем.
Настолько же предательскую, как и те новые формы, о которых философы нам говорят. К их услугам многообразие форм выражения. Среди философов есть романисты и новеллисты, например Камю, Марсель, Сартр, Сантаяна; драматурги - Камю, Марсель, Сартр; остроумцы - Рассел, Шольц, Уайтхед; эссеисты - Камю, Кроне, Гвардини, Мунье, Ортега и тот же Сантаяна. Есть и другие, выражающие себя в автобиографическом жанре, - Бердяев, Гельпах, Швейцер, Циглер. Есть и такие, что и в форме, и в материале охотно выходят за строгие границы, излагая свои философские размышления. У Бергсона, Шпенглера, Тойнби, Циглера мы увидели новый опыт многослойной интерпретации, проводимой одновременно в областях биологии, психологии, религии и истории и не боящейся также возвращаться к мифологии.
Всё больше заметно, что побудительные импульсы и влияния, воздействующие на философскую мысль, все больше переходят в соседние области психологии, характерологии, социологии, искусства.
Всё чаще можно говорить о художественных переложениях, например в отношении Пруста к Бергсону, Дэвида Герберта Лоуренса (David Herbert Lawrence) к Фрейду (Фриц Краус недавно на это указал).
Всё чаще прибегают к фабрикации новых терминов посредством введения в всеобщее сознание всё возрастающего количества смешений и фальсификаций, снижения терминологии до уровня ходячих выражений. Есть экзистенциальные образы, мотивы, широта «ума, убеждения, речевые обороты, собрания, ранги, экзистенциальное сродство, связи, потребности, сожительства, вещи экзистенциальной важности, экзистенциального значения; в одном литературно-историческом томике объёмом 80 страниц мы обнаружили почти столько же экзистенциальных словосочетаний.
Суетливое эпигонство всесторонне и всевозможными средствами обслуживает современность, и часто, по-видимому, с такой поспешностью, которая свидетельствует о полном незнании царственного долга философии, зато о хорошем знании разных видов полуобразованности и явного шарлатанства. За философствование уже принялись «хвастливые парикмахерские подмастерья» (выражение Шопенгауэра), и на каждой из нисходящих возрастных ступеней обнаруживается всё меньший запас культуры.
Если кто-либо оглядится вокруг себя на широком поприще философских состязаний, не убедится ли он, что облик нашего мира изменился меньше, чем способность познавать его духовные пред-посылки? И в противоположность этому, разве очищение и внесение ясности, которых мы желаем, не связаны как раз со способностью сохранять и сейчас великие, бессмертные мысли прошлого? «Кто не способен помнить прошлое, тот осуждён его повторять» (Сантаяна).
Ещё раз: где те мыслители, которые, благоговея перед наследием и в то же время служа современности, понесут факел в будущее? […]
Такие крупные биологи, как Генрих Демоль (Heinrich Demoll), в последнее время нарисовали многообразную картину всеобщего снижения духовного уровня, неудержимого падения ума.
Правда, успехи медицины и гигиены привели к значительному увеличению средней продолжительности жизни и уменьшению смертности младенцев. Но младенцев стало меньше, саботаж рождаемости охватил все слои нации, за исключением тех, где такой саботаж был бы желательным: слоя преступников, алкоголиков, извращённых людей. Говорят о быстром качественном ухудшении человечества. […]
Не стала ли философия излишней?».
Артур Хюбшер, Мыслители нашего времени (62 портрета), Изд-во ЦТР МГП ВОС, 1994 г., с. 49-54.
