Он родился мёртвым - по крайней мере, так все решили. Ребёнок, рождённый доньей Марией Пикассо де Руис 25 октября 1881 года в 23:15, не подавал признаков жизни. Бросив тщетные попытки оживить его, акушерка занялась доньей Марией. Дон Хосе Руис, муж доньи Марии, как и остальные родственники, собравшиеся посмотреть на ребёнка, сочли его мертворождённым. Другого мнения держался лишь дон Сальвадор, младший брат Хосе, знаменитый искусный врач. Он склонился над ребёнком и выдохнул дым от сигары прямо ему в ноздри, и это произвело эффект, которого не смогла добиться акушерка. Так, с гримасой и криком негодования в этот мир пришёл первенец семьи Руис, которого позже нарекли Пабло. […]
… позже, посреди всех этих напастей - как вспоминал Пабло, родилась Лола. Для мальчика, привыкшего ко всеобщему вниманию, это была поистине ужасная напасть.
В возрасте четырёх лет он начал вырезать из бумаги цветы, животных и причудливых созданий и проецировать их на стену, как в китайском театре теней. Один раз он вырезал из бумаги даже портрет юноши, в которого была влюблена его тётушка Элиодора, и спроецировал на стену, отчего все домочадцы, якобы не знавшие о секрете, зашлись хохотом, кроме Элиодоры - та, конечно, покраснела до ушей. Иногда Пабло рисовал животных карандашом. Первое слово, которое он произнёс, было пис - коротко от лапис, карандаш. Пис, пис! - требовал он у матери, и та давала ему чем рисовать. […]
Как любому кудеснику, ему нужны были зрители, и его юные кузины Конча и Мария стали первыми свидетелями удивительных вещей, которые Пабло творил буквально из ничего. Сделай ньюфаундленда доньи Толы Кальдерон! - требовали они, или: - Вырежь нам петуха, которого тетя Матильда прислала из Алауриньехо! А теперь? - спрашивал он. - С чего мы начнём? Мария всё время просила изобразить ослов, иногда она просила начать рисунок со спины, иногда - с ног, иногда - от ушей. И с чего бы он ни начал, ножницами ли он орудовал или карандашом, всё всегда заканчивалось тем, что волшебным образом появлялось именно то животное, о котором его просили.
Школа всегда была для Пабло сущим наказанием. Неугомонный мальчуган терпеть не мог подчиняться правилам и чаще всего этого и не делал. В любой момент он мог встать и постучать в окно, надеясь, что его увидит дядя Антонио, женатый на одной из сестёр его отца - он жил в доме напротив. Нередко тот приходил выручить племянника и развеять его скуку прогулкой. Но приходил он только через один час, по просьбе самого Пабло - ему казалось, раз один - самое маленькое число, то и ждать один час должно быть недолго. Нетерпеливый Пабло не понимал, почему один час длится так долго - целую вечность. Он получал то, что просил, но не то, чего хотел.
Его бунтарство шло рука об руку с глубочайшим страхом одиночества. С тех пор, как Лола вытеснила его из центра вселенной их матери, Пабло отчаянно старался быть ближе к отцу и глубоко почитал его. Он любил наблюдать, как тот рисует… […]
Пабло до ужаса боялся остаться в школе один, а уроки навевали на него скуку. Обычно у него хватало упорства и хитрости, чтобы добиваться своего, но когда ему не удавалось повлиять на взрослых, его воля оборачивалась против него же самого и он заболевал - иногда это было лёгкое недомогание, достаточное, однако, для того, чтобы мать оставила его на день дома, а иногда и серьёзный недуг. Долгое время он провел в постели с почечной инфекцией, отчего родители пошли на новые уступки, когда бойкий мальчик наконец выздоровел и вернулся в школу. Теперь с ним посылали служанку, чтобы она держала голубя, пока Пабло его рисует; а когда позволяли средства, приглашали преподавателей на дом. В школе всё его внимание поглощали часы: он неотрывно следил за стрелками, будто мог усилием воли заставить их двигаться быстрее - к часу дня, когда за ним приходил отец. […]
Причиной проблем Пабло, скорее всего, была дислексия (трудности в освоении чтения и письма – Прим. И.Л. Викентьева), но о ней, разумеется, тогда ничего не знали, и его поведение пугало и сбивало с толку. Что нам делать? - спрашивали себя его близкие. - Потом выучится, мальчик не глупый. Однажды ему всё станет понятно само собой. Но школа продолжала оставаться для Пабло кошмаром, а чтение и письмо - непостижимыми загадками. Не прикладывая ни малейших усилий, он стремительно совершенствовался в рисовании, чем отвлекал внимание родителей от сложностей с учёбой. […]
На уроках он постоянно что-нибудь калякал на полях учебников и превращал чернильные кляксы в животных и человечков. В конце своего экземпляра Наставления в литературе, или Риторики и поэтики он нарисовал спаривающихся ослов и написал неказистый похабный стишок:
Без лишних церемоний
Подняла ослиха хвост.
Пристроился к ней сзади
Осёл, незваный гость.
Даже наказания приносили ему радость: За плохое поведение учеников отсылали в "камеры" - комнаты с белеными стенами и скамейками. Я любил там бывать: брал с собой пачку бумаги и рисовал без остановки. Наказания были для меня настоящим праздником, и я даже специально нарывался на неприятности, чтобы учителя меня там запирали. Меня никто не трогал, и я рисовал, рисовал, рисовал...
В сентябре 1891 года дон Хосе решил, что сыну пора всерьёз заняться художеством, и написал прошение директору школы изобразительных искусств: Дон Хосе Руис Бласко, гражданин сего города, настоящим просит вас милостиво принять своего сына, Пабло Руиса, в ученики вашей достопочтенной школы. В прошении он использовал своё полное имя - фамилии отца и матери, как принято в Испании, но Пабло был назван только по отцовской фамилии. Прошение одобрили, и Пабло зачислили в класс его отца по декоративной живописи.
Дон Хосе продолжил совмещать две роли - отца и учителя, и прежде, чем в него окончательно поверил отец, учитель понял - у него появился необыкновенно одарённый ученик. Пабло следовал строгим академическим правилам школы: копировал гипсовые слепки, учился рисовать фигуры, делал углем эскизы правой ступни, левой руки, правого бедра. […]
В 1895 году он столкнулся с ещё двумя тайнами: тайной власти и тайной смерти. Десятого января умерла от дифтерии его восьмилетняя сестра Кончита.
На глазах Пабло она превращалась из улыбчивой девочки со светло-русыми кудряшками, которую он рисовал с такой нежностью, в призрака - такой он нарисовал её незадолго до того, как её похитила смерть. Он наблюдал за тем, как много раз - но тщетно - приходил доктор Рамон Перес Косталес, друг его отца и непримиримый республиканец, и за родителями, которые боролись за спасение сестры. К его недоумению, Рождество и Богоявление в том году отмечали как обычно, и родители дарили подарки всем детям, уберегая Кончиту от осознания приближающейся смерти.
В отчаянии Пабло заключил с Богом ужасный договор. Он поклялся пожертвовать своим даром и никогда больше не брать кисть в руки, если тот спасёт Кончиту, чем обрёк себя на ещё большие муки: теперь он одновременно хотел, чтобы Кончита выздоровела, и в то же время хотел её смерти, чтобы не отказываться от своего дара. Когда она всё же умерла, Пабло решил, что Бог зол, а судьба враждебна, но одновременно был убеждён, что именно из-за его двоемыслия Бог убил Кончиту.
Арианна Стасинопулос-Хаффингтон, Пикассо: творец и разрушитель, М., Роузбад Интерэктив, 2014 г., с. 13 и 18-27.
