Психотравмы и судьба человека...
Детские и юношеские психотравмы и судьба человека...
Встреча Наставника-профессионалаВстреча Наставника-профессионала
X
Наставники и жизненный путь Папы римского Иоанна Павла II
«В девятилетнем возрасте Кароль остался без матери, женщины во всех отношениях исключительной, маленьким помнил её смутно. Ей посвящено едва ли не самое первое стихотворение, которое до его избрания лежало в рукописях рядом со многими «молчащими» страницами: Над Твоей могилой белой жизни белый цвет...
Оно родилось в десятилетнюю годовщину со дня её кончины. Тогда Кароль - уже молодой человек - окончил гимназию, впереди ждала учёба в Краковском Ягеллонском университете, новая, светлая жизнь - так представлялось, - и образ матери сопутствовал ему, находит отражение в его поэзии, хранит в годы, обманувшие обещаниями.
В 1950 году, в ознаменование католического догмата о вознесении Пресвятой Девы Марии на небо, публикуется его поэма «Матерь», которая обращает на себя внимание литературоведов зрелостью поэтического языка, мастерством и оригинальностью формы, сочетающей верлибр с традиционными рифмами и ритмом. Каждое из стихотворений поэмы больше напоминает молитву с её интимным, глубоко сокрытым характером, свободной погруженностью в себя и проникновенностью в тайну рождения нового человека благодаря совершенно неожиданному ракурсу - повествование ведётся от лица ребёнка, лежащего в утробе матери. Но есть ещё одна особенность у этого поэтического воспоминания - в нём образ ушедшей матери легко, естественно сливается с Единым, Всеобъемлющим и Всеутешающим образом Богоматери.
Никакой сакральности, образ почти обыден, что подчёркивает невесомость стилистики, ритмическая ясность размышлений о Любви: мысль о матери, соединившись с молитвенным обращением к Богоматери, уже никогда его не оставит, обращением к Ней заканчиваются энциклики, проповеди, выступления. Не отсюда ли почитание, которое Папа выказывал Деве Марии, сделав девизом понтификата слова «Весь Твой» (Totus tuus)?
Эмилия, мать Кароля Войтылы, по его собственному признанию, мечтала, чтобы у неё было два сына и чтобы они непременно стали врачом и священником.
Так и случилось, однако брат Эдмунд, уже практикуя, заразился скарлатиной от больной, которую выхаживал, и умер в возрасте 26 лет. Его смерть произвела на двенадцатилетнего Кароля впечатление своей «обыденностью» - профессиональным выполнением долга; близость брата была более отчётливой, а утрата - тяжёлой. Такие потери не могли не отразиться на отце, заменившем, по существу, Каролю Войтыле полноценную семью. «Мои мальчишеские и юношеские годы связаны прежде всего с духовным обликом отца, его глубоко внутренней жизнью. Находясь рядом с ним, я видел, как он умел себя превозмогать, наблюдал его коленопреклонённые молитвы. В те годы, которые так много значат для молодого человека в период его становления, это было важнее всего. Отец, который так умел требовать от себя, мог уже ничего не требовать от сына. Глядя на него, я учился понимать, что требовать надо от себя самого и уметь выполнять собственные обязательства».
Эти суровые годы отца, который, овдовев, часто по ночам долго и исступленно молился, многому научили мальчика, они никогда не говорили с ним о священническом призвании, но именно его пример стал для Войтылы, как потом он признавался, его первой подлинной семинарией - домашней.
У них были трогательные отношения, о которых можно лишь догадываться по этим признаниям и творчеству. Об отцовстве и сы-новстве Папой написано много пронзительных произведений, в том числе пьесы «У лавки ювелира» и «Свечение отцовства», две книги мемуаров… […]
Всё внезапно изменила война, начавшаяся в сентябре 1939 года, и нацистская оккупация. Стихи, романтические традиции родной литературы, наконец, слово как соучастник жизни и вместе с тем самостоятельная форма для передачи скрытого смысла, выражающее (провозглашающее) конкретную мысль, способное сделать зримой идею, оказались востребованы совсем в другом качестве - театра сопротивления.
«Это был очень простой театр. Сцена и зрительный зал сведены до минимума, все сконцентрировано на передаче поэтического текста. Театр показывал свои выступления очень узкому кругу знакомых, а из приглашённых были не просто те, кого интересовала литература, а "посвященные". Неукоснительно соблюдалась конспирация вокруг этих постановок, в противном случае нам всем грозило суровое наказание со стороны оккупационных властей - в лучшем случае концлагерь».
Простота театра была, однако, особой: это был театр слова. Его создатель и руководитель Мечислав Котлярчик (1908- 1978) приобщил Войтылу к театру ещё в Вадовице. Убегая оттуда и спасаясь от немцев, он прибыл в Краков и остановился на квартире Войтылы, который недавно потерял отца - тот умер внезапно, его болезнь никак не предвещала смерть - и был рад прежде всего человеческому общению, возможности помочь. Так началось их многолетнее и в высшей степени плодотворное сотрудничество, переросшее в большую и глубокую дружбу.
Обладая редким даром - умением ставить голос и на основе этого учить декламации, получившей определение «рапсодической» (эта техника, высвечивающая подтекст, невероятно пригодилась в годы Народной Польши), режиссёр, актёр и специалист по риторике Котлярчик дал слову исчерпывающий анализ в работе «Искусство живого слова: дикция - экспрессия - магия». Книга вышла в Риме в 1975 году с предисловием К. Войтылы.
Занятия с ним не пропали даром, Папа до последних дней сохранял прекрасно поставленный голос, естественную манеру держаться, сценические навыки, что, несомненно, пригодилось ему в его выступлениях, обращениях к огромной аудитории, в литургической практике. […]
Неким таинством были для него всегда отмечены и встречи с людьми, часто совершенно случайные, но они обретали судьбоносный характер, так складывалась его личная история, он обретал друзей до конца своих дней. Среди них поворотную роль в его окончательном решении принять священство сыграл Ян Тырановский (1901-1947) - мистик, собравший в церкви Св. Станислава Костки в районе Дембники - недалеко от дома, где поселились Войтыла с отцом, - группу молодых людей, которых старался духовно воспитывать и поддерживать в тяжелые годы войны.
«Он исповедовал жизнь, доселе никому не известную, был её учителем и апостолом, свидетельствовал собой истину, будучи её глашатаем». Тырановский, который сам сформировался на сочинениях св. Иоанна Креста и св. Терезы Авильской, «впервые ввёл меня в это необычное для тогдашнего моего возраста учение».
Речь шла об аскетизме, сосредоточенности и молитве. Но не только об этом. Что ещё важнее, здесь таилась наука любви к человеку как личности, к Польше как Родине и сообществу этих личностей, и к Богу, помогавшему постичь высшую истину, и не в интеллектуальных категориях, а в реалиях времени, которое требовало быстрых и волевых поступков. От каждого. От всех. […]
Концепция любви в творчестве и деятельности Папы именно после войны требовала вдумчивого и многостороннего постижения.
Чтобы вернуться к понятиям, которые в этом слове скрываются, обозначить его место в современном мире, понадобились годы и серьезные научные труды. Новаторская задача казалась неподъёмной: как показать, что любовь складывается не только из любви к ближнему и Богу, но что сюда ещё включается и любовь мужчины к женщине, подразумевающая наряду с духовной и любовь плотскую, то есть секс? А главное - что любовь включает в себя то, что обычно выносилось за её скобки - взаимоотношения людей между собой и в обществе.
Подобная - революционная - постановка вопроса совсем на другой уровень поднимала культуру брака, а с этим - представление о «цивилизации любви», сформулированное Папой Павлом VI, на энциклику которого «Нитапае vitae» (1968) Папа не раз будет опираться».
Елена Твердислова, И в знак любви – четки в подарок – Предисловие к книге: Иоанн Павел II, М., «Центр книги Рудомино», 2011 г., с.6-7, 12-13 и 18.
