Технологичность и нетехнологичность разных культур по Н.А. Носову

«С моей точки зрения, восточноевропейский менталитет возник на философо-религии Василия Великого.

Но случилось так, что восточноевропейский менталитет, так же как и восточный, не сумел технологизироваться, и западноевропейский менталитет стал претендовать на мировое господство как в философии, так и в социальной и личной жизни.

Ни восточная, ни восточноевропейская цивилизации не разработали собственно философии.

Философия и там, и там фактически является моментом религиозного мировоззрения. В силу этого философская парадигма стала заимствоваться из другой, западноевропейской, цивилизации. В России это началось ещё со времен Петра I, а в Китае - со времени буржуазной революции 1911 года и особенно - социалистической революции 1949 года.

Собственно, сама идея социализма (как, впрочем, и капитализма) является западноевропейской идеей, порождённой западноевропейским философским мышлением (я не обсуждаю значение и роль этой идеи). Таким образом, незанятое место традиционной национальной философии и в Китае, и в России оказалось занятым чужеродным компонентом.

Роль философии, ещё раз подчеркну, заключается в создании науки как способа технологизации знаний и обеспечении тем самым научно-технического развития. Традиционному Китаю (до XX века) научно-техническое развитие не было нужно в силу политики изоляционизма, а в России оно стало осуществляться усилиями Петра I с большим отставанием от Запада и с большим сопротивлением со стороны традиционного российского общества.

Пример нетехнологичности при высоком уровне знаний - традиционная китайская медицина. В настоящее время западная наука переводит знания китайской медицины в аппаратуру и лекарства. Технологичность применения этих средств (аппаратуры и лекарств) такова, что ими могут пользоваться западные врачи, не перегруженные знаниями и опытом традиционной китайской медицины.

Западная научно-техническая философия (построенная на ценности истины, знания) является чужеродным компонентом в традиционном менталитете, вынуждая человека делать выбор - либо он остаётся принадлежащим традиционной культуре и истории, либо он становится западноевропейцем.

Но выбрать первое - значит, стать ретроградом, выбрать второе - изменить самому себе, т.е. стать фактически иностранцем или человеком без корней («гражданином мира»), что чревато психологическими надломами. Об этом свидетельствует история российской философии - как только она стала осознавать себя как самоценность в XIX веке, она мгновенно превратилась в религиозную философию (начиная с B.C. Соловьёва), без какой-либо возможности технологизации собственных знаний. Другой пример - из истории русской литературы.

Как только русская литература стала осознавать себя как самоценность (а не элемент политики, истории и т.п.), она из-за отсутствия национальной философии, из-за отсутствия положительного начала реализовалась в негативных модусах существования героев и/или авторов: либо в пессимистической трагидийности и надломленности, либо в саркастичности и сатире, либо в бессмысленности и апатичности. В классической русской литературе не было положительного героя, потому что в русской культуре не было позитивной философии. А потому - и вечные и бессмысленные поиски «национальной идеи». Отсюда же вырастает «загадочность» русской души, являющаяся на самом деле спутанностью сознания.

Таким образом, и перед восточноевропейской цивилизацией, и перед восточной цивилизацией стоит одна и та же глобальная задача - перевода духовных достижений в практику обыденной жизни, что необходимо в первую очередь для выживания цивилизаций и государственности.

А как можно технологизировать традиционные восточные или восточноевропейские знания? (Как это было сделано в западноевропейской цивилизации - написано достаточно много.)»

Носов Н.А., Три философии, в Сб.: Виртуалистика: экзистенциальные и эпистемологические аспекты / Отв. ред. И.А. Акчурин, М., «Прогресс-Традиция», 2004 г., с. 345-346.