Проблемы писателей и книгоиздателей по Илье Стогову
«Вот произошла революция в 1917 году, и вся эта братия осталась без копейки денег. Почему? Потому что они обслуживали интересы маленькой прослойки читателей. Тираж литературной газеты Пушкина, знаете, какой был? Сто экземпляров. Даже не 800 и не 1100. И так продолжалось довольно долго. Гумилёв издавал свой журнал и как-то задержал. Ему сразу сказали: «Что ж это вы, Николай Степанович, журнал-то задерживаете?». А он и говорит: «Не будут волноваться, я всех обзвоню и предупрежу». То есть была крошечная прослойка. Люди сдавали деньги и за это получали гарантированный номер литературного журнала.
На момент революции кого-то убили, кто-то умер от голода, другие уехали. А журналы остались без читателей, никому не нужные. Вплоть до образования Союза советских писателей в 1934 году. До этого момента они все подыхали с голода, никак не могли себя проявить. В 1934 году власть собрала писателей и сказала: «Давайте заключим пакт. Вы будете работать, а мы гарантированно поддерживать ваш высокий статус». Высокий настолько, что, когда средняя зарплата составляла 160 рублей, Алексей Толстой мог взять безвозвратный кредит на 84 тыс. рублей (годовая зарплата небольшого города) и писать роман «Хождение по мукам». То есть писатели имели огромное социальное преимущество перед всеми людьми. Почему? Потому что они - важные работники идеологического фронта. Власть должна была общаться с населением. А как? Как доносить свои идеи до населения? Только через писателей. Причём Сталин поставил перед ними чёткую задачу: писать не романы (романы - на свалку истории), а радиопьесы и сценарии для кинофильмов. Вот такие штуки!
Расчёт прост. Сколько народу прочитает роман? Да нисколько! А вот театр приехал в деревню, один раз показал спектакль, и все поняли, что коллективизация - хорошо, а белогвардейцы - плохо. Сила работников идеологического фронта. Вот откуда взялся миф о литературоцентричности России и о том, что у нас все любят читать. Да, любили читать. Потому что 20 лет назад не было Айподов. Самые читающие - в метро. А так бы все музыку слушали... Возвращаясь к нынешнему моменту. Можно ли сказать, что сегодня эту функцию - общение власти с населением - выполняют писатели? Абсурдное заявление! Всё, что власти нужно сообщить людям, она передаёт через телевидение.
В 1930-х годах Сталин (как к нему ни относись, а был лидером гигантской страны, в которой всё держалось на ручном управлении: ГОЭЛРО, Беломоро-Балтийский канал) всё лично контролировал. Например, откладывая дела, звонит малоизвестному публицисту Михаилу Булгакову и говорит: «Михаил Афанасьевич, как дела? Все нормально? Вы как там, живы? Чего? Пьесы не ставят? Сейчас позвоню во МХАТ и договорюсь. Будут ставить!».
Можно сегодня представить, чтобы власть в таком режиме общалась с писателями? Нонсенс! Сидит несчастный Сергей Лукьяненко у телефона и четвёртое десятилетие подряд ждёт звонка. Да никогда не позвонят! Телефон покрылся пылью. Нет, власть точно так же звонит и спрашивает, нужно ли помочь деньгами. Но не писателям, а Эрнсту. Потому что теперь он выполняет функцию общения власти с народом. Писатели в данном случае - лишнее, пятое колесо. […]
Первый роман у меня вышел шестнадцать лет назад. Был напечатан тиражом 25 тыс. экземпляров, продался за две недели. Мне сказали, что вяленько, и продолжать отказались. Сейчас, если роман издаётся тиражом .3 тыс. экземпляров и продаётся за полгода, это головокружительный успех. Представляете: страна с населением 140 млн. человек и тираж - 3 тыс. экземпляров. Даже не доли процента, а доли долей! Никому не нужная история.
Сегодня в стране ежемесячно издается три миллиона наименований книг. Пока мы с вами беседуем, было выпущено несколько десятков книжек. […]
Издатели боролись-боролись, бедолаги, чтобы книги стоили, как на Западе. Любимая поговорка издателей на протяжении всех 1990-х годов, что книжка не может стоить меньше, чем билет в кино. В итоге довели стоимость книги до $10, и это обрушило весь книжный рынок. Книжки просто не покупаются. […]
Я долго говорил, что я и ещё три-четыре человека в нашем городе в течение Путинской эпохи просперити, когда денег было столько, что в карманы не лезли, даже тогда не могли жить чисто на писательский труд. Я какое-то время жил. Жил и до сих пор живёт Борис Натанович Стругаций, Константинов с Кивиновым. Живёт, в общем-то, Гранин. Но это не совсем честный счёт. У Кивинова есть кино. У Константинова - журналистские расследования. Борис Натанович с Граниным - вообще священные коровы. Это как бы наше всё. Остальные никогда не могли бы жить. Лучший и самый известный петербургский писатель Павел Курсанов вынужден работать редактором. […]
Когда я слышу слово «романы», у меня начинают ныть остатки зубов. Это какая-то чудовищная мистификация! Когда говорим «литература», мы имеем в виду роман. Приходишь в издательство, и тебе говорят: «Ну что, роман написал?» А кому они нужны, эти романы? Когда вы в последний раз читали современный русский роман? […]
Сложно себе представить, что я прихожу домой после тяжёлого рабочего дня, не включаю телевизор и не общаюсь с женой, а открываю толстую книжку и начинаю читать выдуманные, причем, плохо выдуманные истории нелепо выдуманных людей. Роман - это телевизор XIX века. Почему такие толстые? Потому что в наших широтах темнеет рано и холодно. На улицу не пойдёшь. Что делать? Запалил свечечку и давай в объятьях сладостных романа. А сейчас жизнь другая. На фиг мне это совершенно нелепое, из ниоткуда в никуда текущее повествование, если я включил телик, а там и тётки голые есть, и мужики стреляют, и лихо закрученный сюжет». […]
