Одно из 6-ти качеств творческой личности высокого уровня
Результаты творческой личностиРезультаты, достижения творческой личности
X
«Джордж Баланчин: Я где-то читал, что Чайковский сидел и писал Шестую симфонию, «Патетическую», а нужны были деньги. Чайковский обратился за помощью к своему издателю, а тот говорит ему: напиши что-нибудь лёгкое для рояля, чтобы любители могли играть. И ещё можешь написать какие-нибудь романсы, я тебе хорошо заплачу. Так что Чайковский решил, что будет писать каждый день по фортепианной пьесе или романсу. Он говорил: «Пеку свои музыкальные блины».
И действительно, за две недели Чайковский написал восемнадцать пьес для фортепиано и ещё шесть романсов. Причём сначала жаловался, что сочинение идет довольно туго, а потом увлёкся и стал работать с невероятной быстротой. И хорошие вещи получились!
Тогда Чайковский послал к издателю своего лакея с письмом вот, дескать, тебе твои пьесы и романсы; пожалуйста, заплати за них, как договаривались, по сто рублей за штуку. А издателю музыка Чайковского так понравилась, что он ему заплатил по сто пятьдесят рублей за штуку! Чайковский потом шутил: если, говорит, я бы так год просидел в деревне, сочиняя, то стал бы миллионер.
Волков: Чайковский писал Надежде фон Мекк «Вдохновение - это такая гостья, которая не любит посещать ленивых. Оно является к тем, которые призывают его. Я пишу или по внутреннему побуждению, окрыляемый высшей и не поддающейся анализу силой вдохновения, или же просто работаю, призывая эту силу...»
Джордж Баланчин: Чайковский был скромным человеком, но он, конечно, знал себе цену - как каждый профессионал знает. Когда однажды при нём говорили о каком-то короле, Чайковский сказал; «В музыке - я король!» Но ему постоянно нужны были деньги, нужно было жить на что-то. Поэтому он принимал самые разнообразные заказы. И совершенно не переживал по этому поводу.
Я смотрел недавно эти фортепианные вещи, которые Чайковский «пёк как блины»: масса замечательной музыки. Я вижу, что где-то он немного у Шумана взял, где-то - у Бетховена. Потому что надо было делать быстро. И всё равно получилось великолепно. Мы все работаем на заказ, все делаем какие-то вещи наскоро. Я в своей жизни делал тысячи разных вещей. Одно и то же можно делать по-разному, в зависимости от заказа. В Петербурге меня просили ставить танцы в разных театрах. Я работал в Александрийском театре с Сергеем Радловым над пьесой Эрнста Толлера, «Цезаря и Клеопатру» Бернарда Шоу делал там же, в Александрийском. В Михайловском театре меня попросили сделать танцы для «Золотого петушка» Римского-Корсакова. А один раз я изображал «Половецкие пляски» в «Князе Игоре»: нас было двое - я и приятель, вот и вся половецкая орда. Дело было в Железном зале Народного дома в Петербурге, на Петроградской стороне. Там был оперный театр для масс, довольно-таки плохой. У них совсем денег не было. Я помню, у них тогда молодой Андрей Костелянец дирижировал.
И здесь, на Западе, я ставил одну и ту же вещь по-разному. Когда много народу, как в опере, тогда можно делать шикарней. А в Монте-Карло я ставил совсем экономно. Помню, мы показывали «Самсона и Далилу» Сен-Санса: там я поставил танцы всего для трёх человек!
Чайковский говорил: я всё что угодно пишу. Закажут оперу - напишу оперу; нужен марш - пожалуйста; нужна торжественная кантата - ради Бога. Мы все так делаем. И я знаю, большие композиторы любят работать на заказ.
Помню, я работал на Бродвее, у меня водились кое-какие деньжонки. Дело было, кажется, в 1940 году. После всяких трат у меня ещё осталось пятьсот долларов. Я думал: что мне на эти деньги сделать-купить портсигар какой-нибудь необыкновенный, что ли? А потом решил: ах! попрошу Хиндемита написать для меня что-нибудь.
В те времена я у себя устраивал вечера и приглашал приятелей каких-нибудь, музыкантов. Сам всегда готовил закуску, выставлял водочку. А потом мы играли разную музыку. У меня тогда дома стояло два рояля; мы с приятелем моим, Николаем Копейкиным, на них играли.
Хиндемит в то время, кажется, преподавал в Иельском университете, жил в Нью-Хейвене. У него там был двухэтажный домик, сад. Он в саду цветы сажал и ухаживал за фруктовыми деревьями. Я у него там бывал. Я спросил Хиндемита: «У меня есть пятьсот долларов, можете написать для меня что-нибудь?» Хиндемит говорит: «А что вы хотите?» Я объяснил - что-нибудь для рояля со струнными. Хиндемит мне отвечает: «Хорошо, у меня есть сейчас время, с удовольствием сделаю что-нибудь». Дал ему деньги. А через месяц он мне звонит, что готово, он сочинил тему с вариациями. Называется «Четыре темперамента».
Я созвал знакомых музыкантов - помню, Натан Милыштейн пришёл, виолончелистка Рая Гарбузова, на альте играл Леон Барзан. Выпили, закусили, а потом музыканты сыграли Хиндемита - великолепно, профессионально сыграли. Хиндемит мне, помню, сказал (это было уже позднее): «Если желаете, можете эту штуку использовать для балета. Но я не хочу, чтобы «Четыре темперамента» играли сейчас в концертах. Потому что сейчас я пишу в другом стиле». Он тогда, кажется, писал свой фортепианный цикл «Ludus tonalis».
Я поставил «Четыре темперамента» в балете. Но интересно то, что сейчас эту вещь Хиндемита часто играют в концертах. И даже записывают на пластинки. Потому что он написал качественную музыку, хоть и на заказ. Это и называется - профессионализм.
Стравинский тоже говорил: «Пишу всё что угодно. Для джаза - пожалуйста. Для кино или ТВ - пожалуйста». У него, как и у Хиндемита, нашлось для меня время: Стравинский написал для меня цирковую музыку - польку для слонов. Помню, я ему позвонил и говорю: «Игорь Фёдорович, мне полька нужна, можете написать для меня?» Стравинский отвечает: «Да, как раз есть у меня время, есть. А для кого полька?» Я объяснил, что вот, мол, у меня балерина - слон. «А молодая балерина-слон?» Я говорю: «Да, не старая». Стравинский засмеялся и говорит: «О, если молодая, то это хорошо! Тогда я с удовольствием напишу!» И написал польку, с посвящением - для молодой балерины-слонихи. И не стыдился, что пишет для цирка.
Об одном феноменальном случае, показывающем, каким высоким профессионалом был Чайковский, я узнал недавно. Анна Собещанская, солистка Большого балета в годы Чайковского, танцевала «Лебединое озеро» в бездарной московской постановке. Чтобы оживить свой бенефис, Собещанская попросила Петипа сочинить для неё па-де-де, которое и вставила в третий акт «Лебединого озера». Незадача в том, что Петипа сочинил па-де-де для Собещанской на музыку Минкуса.
Чайковский, узнав об этом, запротестовал: «Хорош мой балет или плох, но за его музыку несу ответственность я один». Ещё бы! Чайковский согласился написать новое па-де-де для балерины, но та не желала изменять хореографию Петипа. Тогда, положив музыку Минкуса перед собой, Чайковский написал своё па-де-де, которое совершенно - такт в такт! - совпадало с танцем, уже выученным Собещанской. Балерине не нужно было ничего переучивать, даже репетировать не надо было, спасибо Чайковскому.
Волков: Чайковский писал великому князю Константину Романову: «С тех пор как я начал писать, я поставил себе задачей: быть в своем деле тем, чем были в этом деле величайшие музыкальные мастера - Моцарт, Бетховен, Шуберт. Я имею в виду, не таким же великим, как они, но таким же, как они, сочинителем на манер сапожников, а не на манер бар... Моцарт, Бетховен, Шуберт, Мендельсон, Шуман сочиняли свои бессмертные творения совершенно так, как сапожник шьёт свои сапоги, - то есть изо дня в день и по большей части по заказу. В результате выходило нечто колоссальное». И Чайковский добавляет: «Музыкант, если он хочет дорасти до той высоты, на которую по размерам дарования может рассчитывать, должен воспитать в себе ремесленника».
Джордж Баланчин: Я боюсь, что Чайковского в данном случае поймут неправильно, буквально - будто он в самом деле хотел стать сапожником. Ни Моцарт, ни Шуман, ни Чайковский - не сапожники! И не ремесленники! Речь идёт о другом: что нужно каждый день работать. Такого не бывает: ты сидишь, ничего не делаешь - и вдруг тебя осенило! В этом Чайковский прав. За каждой интересной идеей - страшная, изнурительная работа. Ломаешь себе голову - и ничего не выходит. Видишь только какую-то кучу, всё в беспорядке. Долго-долго разгребаешь эту кучу - и всё равно ничего не понятно. Как Пушкин говорил о сочинительстве: «Куда ж нам плыть?» А когда хорошо поработаешь, тогда вещь постепенно начинает приходить в порядок. Своя же собственная вещь! И тогда смотришь: правильно ли всё сделано?
Потому что в каждом деле есть правила, и их нужно выполнять…»
Соломон Волков, Страсти по Чайковскому. Разговороы с Джорждем Баланчиным, М., Изд-во Независимая газета, 2001 г., с. 165-170.
