Изучение гениев, талантов, творческих личностей
Различные научные подходы к изучению творческих личностей
X
Гений - как высшая степень совершенства по Жюльену Ламетри
«Я попытаюсь теперь остановиться на идее о гении с большей определённостью, чем я это делал до сих пор.
Обыкновенно под словом «гений» понимают высшую степень совершенства, которой может достичь человеческий ум.
Дело сводится к тому, чтобы выяснить, что понимается под этим совершенством. Принято думать, что оно заключается в самых блестящих способностях ума, поражающих воображение. В этом смысле, в котором я сам употреблял слово «гений», следуя обычаю, который я имел намерение впоследствии исправить, наши поэты, наши авторы-систематики - все, включая даже аббата Карто де ла Виллата, - могли бы быть признаны гениями, и прежде всего Мальбранш, отличавшийся наибольшим воображением.
Но если гений - это ум, столь же строгий, как и проницательный, столь же истинный, как и всеобъемлющий, который не только постоянно избегает заблуждения, подобно искусному лоцману, избегающему подводных скал, но и пользуется разумом, как компасом; если он никогда не уклоняется от своей цели, владеет истиной с такой же определённостью, как и ясностью, который, наконец, легко схватывает разом множество идей, цепь которых образует систему опыта, столь же ясную в принципах, как и последовательную в выводах, - если всё это так, то пусть простятся со своими претензиями наши умники и знаменитые изобретатели гипотез! Прощай, бесконечное количество гениев! Как их мало будет отныне!
Присмотримся теперь к главным современным философам, которым присвоено наименование гения, и начнем с Декарта.
Главное создание Декарта - это его метод; он двинул далеко вперёд геометрию с того пункта, на котором она стояла до него, - может быть, настолько же, насколько Ньютон двинул её дальше с того места, на котором её оставил Декарт. Наконец, никто не откажет ему в природном философском уме. Во всех этих отношениях Декарт не был обыкновенным человеком; он был бы даже гением, если бы, чтобы заслужить этот титул, достаточно было затмить и оставить позади себя всех остальных математиков.
Но идеи величин просты, легко поддаются усвоению и определению. Круг их очень невелик, и их всегда наглядные обозначения делают их легко понятными. Поэтому геометрия и алгебра принадлежат к наукам, в которых ограничено количество комбинаций, в особенности сложных. В них только и есть, что задачи, а между тем решать нечего. Вследствие этого случается, что молодые люди, занимающиеся в течение трёх-четырех лет математикой вдумчиво и с энергией, скоро оказываются в состоянии сравняться с теми, кто не создан для того, чтобы переступить границы своего ремесла. По общему правилу геометры, далеко не будучи гениями, не являются даже людьми большого ума, что я приписываю небольшому количеству идей, поглощающих их и ограничивающих ум вместо того, чтобы, как предполагают, расширять его.
Когда я вижу геометра, обладающего умом, я говорю себе, что он обладает им в большей степени, чем другой: его вычисления затрагивают только поверхность его ума, и то, что для этого необходимо, всегда при нём. Нет ничего удивительного в том, что круг наших идей суживается пропорционально кругу предметов, беспрестанно нас занимающих. Геометры - я готов это признать - легко овладевают истиной: и они вдвойне провинились бы, если бы не сумели как следует её изложить, после того, как знаменитый Клеро обнародовал свои «Элементы геометрии» (Ибо, милостивый боже, в каком беспорядке и хаосе пребывала до этой превосходной работы эта наука!)
Но заставьте их выйти из узкой сферы: пусть они не говорят ни о физике, ни об астрономии, пусть перейдут к более высоким предметам, не имеющим никакого отношения к предметам, зависящим от математики, например к метафизике, морали, физиологии или литературе: они, подобно детям, которые верят, что небо соприкасается с землей на краю равнины, найдут мир идей слишком большим. Сколько проблем, и притом столь сложных и трудных!
Какое множество идей (не считая труда, который геометры обыкновенно пренебрегают затрачивать, чтобы стать литературно и научно образованными) и разнообразных знаний надо охватить единым взором, собрать воедино и сравнить! Пусть люди, которые за отсутствием знаний нуждаются в ссылке на авторитеты для составления суждения, прочтут речь, произнесённую Мопертюи в день его принятия во Французскую академию, и тогда они увидят, правильно ли я сужу о ничтожности заслуг геометров и преувеличиваю ли таланты, необходимые для преуспеяния в науках более широкой сферы. Как видите, я апеллирую к мнению глубокого геометра и вместе с тем человека большого ума, более того, истинного гения, если только гений характеризуется наиболее редкими качествами: истиной, логичностью, определенностью и ясностью.
Пусть же мне укажут в Декарте качества, столь необходимые для гения, и в особенности пусть мне укажут их вне области геометрии, так как, повторяю, первый из геометров может оказаться последним из метафизиков; знаменитый философ, о котором я говорю, своим примером представляет весьма наглядное доказательство этого. […]
Знаменитый Лейбниц до исступления рассуждает о бытии и субстанции; он думает, что познал сущность всех тел. Действительно, без него мы никогда не могли бы предположить, что на свете существуют монады и что душа является таковой; мы никогда не знали бы пресловутых начал, исключающих всякое равенство в природе и объясняющих все явления при помощи основания, скорее, бесполезного, чем достаточного. Наконец, является Вольф как комментатор лейбницевского текста. Воздадим такую же справедливость этому знаменитому ученику и комментатору, настолько оригинальному, что его имя утвердилось за школой приверженцев его учителя, увеличивающейся с каждым днем под его руководством. Без сомнения, система, которую он украсил богатством и тонкостью идей, чудесным образом следующих одна за другой, является наиболее изобретательной из всех систем. Никогда ещё человеческий ум не заблуждался столь последовательно: что за ум, что за порядок, что за ясность присущи всему его труду!
Великие умы справедливо требуют, чтобы он был признан философом, значительно превосходящим всех остальных и даже того, кто дал основание вольфианской философии. Логическая цепь его принципов хорошо сделана, но золото, из которого она на первый взгляд сделана, будучи положено в тигель, окажется только фальшивым металлом. В самом деле, разве так уж много искусства требуется для приукрашивания заблуждения, чтобы тем больше его увеличить? И разве эти тщеславные метафизики не говорят таким образом, что можно подумать, будто они присутствовали при сотворении мира и рассеянии хаоса? А между тем их основные принципы являются лишь смелыми догадками, в которых гений участвовал в меньшей степени, чем чрезмерное воображение.
Пусть, если угодно, их величают великими гениями за то, что они исследовали и - как они хвастают - познали первичные причины! Что касается меня, то я думаю, что им следует предпочесть тех, кто пренебрегал этими первопричинами, и что успех Локка, Бургаве и всех мудрых людей, ограничившихся исследованием вторичных причин, вполне доказывает, что только самолюбие не может извлечь из них больше преимуществ, чем из первичных, которых ничто не в состоянии затемнить. Но для этого требуется, чтобы они сами обладали подобными идеями, что бывает очень редко. (Пояснение: Джон Локк утверждал, что существуют «первичные качества», присущие самим телам, и «вторичные качества», присущие не телам, а восприятию этих тел человеком – Прим. И.Л. Викентьева).
В настоящее время обучают так же, как обучали раньше, и от этого происходит бесконечное распространение злоупотреблений и заблуждений. Пристрастие к первоначальным идеям есть источник всех болезней ума. Эти идеи усваивают механически, не обращая на них внимания, свыкаются с ними, думая, что эти понятия рождаются вместе с нами. Один из моих друзей, знаменитый аббат, первоклассный метафизик, думал, что все люди рождаются музыкантами, так как он не помнил, чтобы заучивал наизусть песенки, которыми его укачивала кормилица. Все люди впадают в подобное же заблуждение, и так как им всем внушены одинаковые идеи, то, если бы они все говорили только по-французски, они сделали бы из своего языка такой же фантом, как и из своих идей. В какой только хаос и лабиринт заблуждений и предрассудков не погружает нас плохое воспитание! И какую большую ошибку делают те, кто позволяет детям рассуждать о вещах, о которых они не имеют никаких идей или имеют весьма смутные!».
Жюльен Ламетри, Трактат о душе (Естественная история души) / Сочинения, М., «Мысль», 1983 г., с. 109-111 и 113-114.
