Классификация родов художественной критики по А.В. Луначарскому
«Перейдём к краткому перечню самых существенных родов критики, примеры которых дает нам история.
1. Догматическая и метафизическая критика. В её рамках критик полагает, что существуют некоторые незыблемые правила, некоторые внешне данные и абсолютные критерии и каноны, которые нужно только достаточно точно применять, чтобы суметь ценить произведение искусства как хорошее или дурное или различить в нём положительные и отрицательные стороны. Естественно, что такого рода критика развёртывается там, где критик является представителем сознающего свою мощь и утверждающего себя класса, не нуждающегося в аргументации о всеобщей целесообразности, что, впрочем, и вообще невозможно в классовом обществе. Утверждать внеклассовые критерии в области искусства или литературы можно только придавая им метафизический, абсолютный и нормативный характер.
2. Импрессионистская критика. Казалось бы, что импрессионистская критика, то есть критика непосредственного вкуса, в корне которой лежат суждения «мне нравится» или «мне не нравится» и которая выражается в своего рода фиоритурах на эту тему, в словесных вышивках, долженствующих убедить в правильности данного вкусового суждения других, - является прямой противоположностью догматизма. Импрессионизм не только утверждает, что «о вкусах не спорят», что у каждого может быть свой вкус, - он доходит до утверждения, что у одного и того же человека при разных настроениях могут возникнуть разные суждения и что это вполне законно. Однако на самом деле импрессионистская критика и критика догматическая имеют в себе нечто общее: и там и здесь отсутствуют всякие доказательства правильности самих критериев.
Характерно, что всякая формалистическая критика, полагающая, что существенным в произведении искусства является только его конструкция, фактически непременно оказывается либо догматической критикой, либо импрессионистской: она должна либо покоиться на некотором предсуществовании незыблемых категорий эстетического познавания или эстетической оценки, либо на вкусе.
3. Критика просветительская. Она появляется всегда там, где новый, сильный класс вступает в общество и где для его победы требуется предварительное разрушение уже установившихся и враждебных этому классу ценностей. Никаких незыблемых авторитетов такой молодой класс не имеет. Простой ссылки на свой индивидуальный вкус, столь естественный для атомизированного общества, для рыхлых классов, ему также недостаточно; такому классу нужно, чтобы критическое суждение сплачивало его для дальнейшей борьбы, усиливало его сознание. Поэтому убедительность, доказательность здесь особенно важны. Конечно, в просветительную эпоху классовой культуры единственным, основным критерием, на который может опереться критик, является полезность для данного класса. Надо принять, однако, во внимание, что поднимающийся класс понимает свою пользу очень широко и даже там, где, как у буржуазии, этот классовый интерес, в сущности, узок и гнусен, - в пору восхождения и борьбы он претворяется, преображается в лозунгах большой широты и увлекательности. Поднимающийся класс не только заинтересован в том, чтобы увлечь за собою ещё более глубоко под ним лежащие классы, но в лице наиболее крупных своих представителей он должен сам верить в миссию своего класса, как миссию общечеловеческую. Вот почему «польза» в блестящую эпоху Просвещения никогда не приобретает скаредного, бухгалтерски-коммерческого характера (в чём, например, Маркс справедливо упрекал утилитариста Бентама). Полезно то, говорят просветители, что приводит к возможно большему счастью возможно большего количества людей; полезно то, что просвещает умы, что закаляет характер, что создает дружественное, любовное отношение между людьми, а вредно всё, этому противоположное. Как бы ни была мало реальной почва под такими утверждениями, как бы ни обманывала потом просветителей действительность, как ни шатка социально-экономическая база этих лозунгов, - тем не менее, нельзя отрицать их подкупающей силы и действительной прогрессивности, по крайней мере, для своего времени.
4. Критика историческая. Пролетариат, когда он начинает подниматься к власти, несет с собою гораздо большую глубину социологического анализа и не нуждается в красивых лозунгах. Он может видеть перед собою и проповедовать непосредственную истину. И, тем не менее, Маркс, самый объективный из историков человечества, указывает на то, что мы можем сравнивать эпохи между собою и имеем некоторый критерий, показывающий нам, поднялись ли мы выше или ниже спустились, идя по линии судеб человечества. Этим критерием является, по Марксу, способность того или другого общественного строя содействовать развитию всех таящихся в человеке возможностей. В этом смысле сознательное стремление к прогрессу, присущее пролетариату, имеет нечто родственное с просветительством, хотя свою главную силу он полагает не в действии своих идей, а в закономерном развитии экономических сил, выражением которого и являются самые его идеи.
Стадии объективной научности критика на ступени просветительства не достигает. Общественная полезность как критерий, во-первых, не обнимает формально-художественной, чисто эстетической стороны, а во-вторых, в конечном счёте является критерием шатким. Подлинно научной художественная - или, уже, литературная - критика становится тогда, когда она вступает на путь исторической оценки своих объектов. Буржуазия в период своей зрелости в трудах Боклей, Тэнов, Брюнетьеров создавала свою историческую критику; но поскольку социология буржуазии, её философия истории были всегда смутны и эклектичны, она не смогла приблизиться вплотную к подлинной научности литературной критики. Лишь в отдельных случаях она как бы предчувствовала подлинный путь (Гизо), потом вновь удалялась от него. С началом культурного упадка буржуазии её позитивистическая критика опустилась до степени «малой» науки, лишённой каких бы то ни было горизонтов.
5. Марксистская критика. Плеханову принадлежит огромная заслуга определения объективной генетической критики, общих её методов. Согласно принципам диалектико-материалистической критики, каждое художественное произведение, каждая художественная школа, стиль, эпоха рассматриваются как необходимое закономерное выражение развития общества. Найти, почему это произведение таково и не может быть иным, значит объяснить его до конца; это есть как бы предельное задание генетической критики. Плеханов, однако, прекрасно сознавал, что этой важной задачей, одинаково обязательной при анализе произведений прошлых и нынешних, критика все же не может ограничиться.
Во-первых, он справедливо утверждал, что никогда не может быть забыта формально эстетическая сторона данного произведения. Приемы выразительности, как мы решаемся говорить, вовсе не неразрывно связаны со своим содержанием. Это доказывается уже тем, что у молодых классов при бурном обилии содержания часто недостает художественно оформляющих сил; это бросается в глаза всякому опытному критику. У дряхлых классов огромные формалистические достижения, традиции таковы, что они подчас создают иллюзию истинно художественных произведений, на самом деле повторяя зады, не внося никакого нового содержания. Очевидно, что между двумя крайностями находится оптимум, заключающийся в совпадении свежести и богатства тех чувств и мыслей, которые художник (писатель) воплощает в образы, и большого умения сделать это с максимальной выразительностью. При этом ещё надо помнить, что выразительное для одной группы может оказаться совсем не выразительным для другой. Не только бытовое, эмоциональное и иное содержание произведения искусства, но и его внешняя форма может быть в одно время оцениваема как недосягаемая по своему совершенству, а в другое - как неправильная. Гомер, который считался непревзойденным мастером и указующей пути звездой для позднегреческого мира и который с конца XVIII века на добрую сотню лет опять занял такое же положение, казался изощреннейшим и глубоко сознательным критикам эпохи Буало прежде всего формально несовершенным, действующим не по правилам, «сырым» поэтом. Расин, казавшийся во времена Буало образцом образцов, был потом объявлен ложноклассиком и почти смешан с грязью; в настоящее же время для многих он вновь приобрел значение одного из величайших мастеров слова.
Такое изменение отношения не только к содержанию (к эмоциональным и иным тенденциям произведения), но и к вопросу о том, насколько формально сильно удалось их провести, само, конечно, зависит от изменения общественных настроений, которое происходит в конкретном социальном времени и пространстве. Законы его также могут быть установлены только марксистом. Но в том случае, когда марксист устанавливает их для своего времени, он перестает быть только историком, ибо свою эпоху, свой класс и его тенденции он считает вершиной человеческой культуры до сего дня и, хотя не выдает их за абсолютное и не ручается за то, что они навеки останутся незыблемыми, но, во всяком случае, относится к ним совсем иначе, чем к каким бы то ни было другим критериям каких бы то ни было других исторических эпох и классовых группировок».
Луначарский А.В., Основы позитивной эстетики, М., «Урсс», 2011 г., с. 128-131.
