Успех в юности и его влияние на профессиональную биографию – случай Б.Ф. Сушкова
«Моё театральное диссидентство началось очень рано - со студенческой скамьи. Я поступил в ГИТИС на театроведческий факультет в 1962 году, а это было, как известно, время хрущёвской «оттепели», когда нам дали глотнуть «глоток свободы». «Мы в одну прорвались брешь», - как напишет потом Е. Евтушенко, имея в виду под «мы» себя и В. Шукшина.
Но не только они прорвались в эту брешь, но и ефремовский «Современник», и товстоноговский БДТ, и любимовская «Таганка», эфросовский ЦДТ...
Когда даже такие одиозные фигуры, как Юрий Зубков, главный редактор журнала «Театральная жизнь», верный пёс театрального партийного официоза, вдруг стал критиком с «человеческим лицом». Он-то и был первоначально нашим руководителем курса по театральной критике. Он заявил нам по поводу первой курсовой работы: «Ребята! Пишите о ком угодно, о чём угодно, и как угодно, в любом жанре, в любом стиле, лишь бы была видна суть дела и ваше отношение к нему».
Я вдохновился такой предоставленной мне свободой и написал фельетон «Как пишется пьеса» с подзаголовком «Советы начинающему». И в этом довольно ехидном по смыслу, но весьма добродушном по тону фельетоне я от имени «маститого драматурга» давал советы своему «молодому другу», начинающему драматургу, как надо писать современную советскую пьесу, чтобы сделать её популярной, подражая существующим образцам. Для этого я взял, да и перечислил все драматургические штампы самых популярных пьес ведущих драматургов того времени - В. Розова, А. Арбузова и С. Алёшина. Розову досталось за чрезмерное увлечение детьми, которые у него из пьесы в пьесу учат взрослых дядь, как надо правильно жить. Арбузову - за его неуклюжие формалистические выпендрёжи, «стереофоническую» форму диалога, за любовную слащавую сентиментальщину (соревнование в «благородстве» между женой и любовницей в пьесе «Нас где-то ждут»). Алёшину - за ещё более искусственную коллизию и надуманную психологию его героев. Это был удар по тем примитивным пошлостям и псевдопроблемам, которые выдавались за «актуальность», «злободневность» советской пьесы.
(Я, признаться, был идеалистом и наблюдательным человеком с детства, я жил в русском провинциальном городе, смотрел на жизнь своего народа, и мне часто бывало жутко, мне не хотелось во взрослую жизнь с её повальным свинством. В этом я был похож на розовских мальчиков. На вступительных экзаменах один из членов приёмной комиссии, «самый вредный и желчный профессор», которым нас пугали, спросил у меня: « - Актуален ли сейчас Островский? » (Тогда об этом велась дискуссия.) «Актуален», - ответил я. - «В чём же вы видите эту актуальность?» - «В сходстве его купцов-самодуров с современными людьми», - ответил я. « - В чём же это сходство?» - продолжал он пытать меня, внимательно меня рассматривая. « - В деспотизме начальства, особенно на местах», - брякнул я, не думая о последствиях. Профессор засмеялся и поставил мне пятёрку.)
Сдав, не без опасения, курсовую Зубкову, я уехал на каникулы в родной Липецк. Вдруг получаю от него телеграмму: «С удовольствием прочитал вашу работу. Зачёт я вам уже поставил. Не будете возражать, если я её опубликую в своём журнале?».
Я, разумеется, не возражал. Приезжаю после каникул, покупаю журнал «Театральная жизнь» N 13 за 1963 год и на развороте читаю свою курсовую - целиком, без единого сокращения, да ещё и с рисунками!
Этот мой внезапный большой успех в самом начале моей учёбы в институте сыграл со мной в дальнейшем коварную и злую шутку. С тех пор для меня не существовало незыблемых авторитетов, запретных тем для исследований.
Высшим авторитетом, высшей для меня ценностью была научная истина (которая была для меня идентична с «Добром» и «Богом», по формуле: «Бог есть дух и истина»). По наивности я думал, что это так и для всех, занимающихся наукой.
Я бесстрашно бросался на самые сложные проблемы театра, литературы, философии, религии и пытался решать их, опираясь на мой внутренний «даймоний», как говорил Сократ, то есть «демон», или «гений», «внутреннюю интуицию», или черт знает, как это ещё можно точно назвать, - одним словом, природный инстинктивный отличитель истины от лжи, присущий всем людям - другое дело, что работает он далеко не у всех, - не позволяют ему работать! - плюс новейшие достижения мировой науки (как в области антропологии, так и в области естествознания). Великие творцы нового знания/сознания Тейяр де Шарден в «Феномене человека» и Вернадский в учении о ноосфере научили меня видеть эволюционную роль человека в природе. Если он её исполняет на своём месте, работая на эволюцию, то есть развитие, совершенствование, - он в истине, удовлетворён и счастлив; если пытается идти против эволюции - он во лжи и зле, каким бы внешним авторитетом он ни пользовался.
Такие вещи не прощаются «узкими специалистами», которых наплодили советские вузы. Всю жизнь я вёл с ними борьбу с переменным успехом, ибо весь строй нашей жизни был против эволюции, он загнал нас в стагнацию, в тупик истории, из которого мы теперь пытаемся выбраться».
Сушков Б.Ф., Театр будущего, (школа русского демиургического театра. Этика творчества актёра), Тула, «Гриф и К», 2010 г., с. 36-38.
