Критика философии
Критика философии
НЕрешение проблем / задачНЕНерешение актуальных проблем / задач, хотя средства для этого есть
X
Избегание решения крупных проблем / задач философами по оценке Шарля Фурье
«Ныне философия проявляет такое же безразличие по поводу наиболее задевающих чудовищных явлений, по поводу раздробленного хозяйствования трёхсот лачуг, занимающих триста очагов, триста работников там, где достаточно было бы троих, по поводу обманной торговли, которая путём непроизводительного обслуживания за последние сорок лет увеличила в четыре раза массу используемых ею агентов, массу поглощаемых ею капиталов и массу дани, которую она взимает с производителей и потребителей.
Всякий насмехался бы над мельником, который учетверил бы число колес и частей своих мельниц для того, чтобы достичь помола лишь того же количества зерна. Точно так же насмехались бы над часовщиком, который учетверил бы колесный механизм стенных часов, не прибавляя ничего ни в отношении стрелок, ни в отношении боя. Такого рода механиков называли бы слабоумными или сумасшедшими.
Философия подражает им, благоприятствуя режиму торгашеской анархии, или конкуренции индивидуальных плутней, которая за последние сорок лет учетверила бесполезную пышную обстановку, расходы, мошенничество и грабительство. Она превозносит эти смешные стороны для того, чтоб уклониться от открытий по части гарантии правдивости. Если бы она обратила внимание на пороки обманной торговли, она взяла бы на себя обязанность изобрести правдивый и гарантированный образ действий, зачаток которого имеется в монетной системе; но, как только дело идет об открытиях, она освящает всякое грабительство, дабы избежать искания средства от него и ограничиться лёгким занятием системами, обходя всякие проблемы как в отношении хозяйственной ассоциации, так и в отношении социальных гарантий, которые она не умеет установить даже для себя, для своей собственной безопасности: ибо она была трижды на протяжении этого поколения жертвой движущих сил, которые избрала себе в качестве покровителя, а именно - представительного правления.
В 1793 году оно принесло господство Робеспьера, который посылал философов массами на эшафот.
В 1800 году, как последствие анархии периода Директории, оно принесло господство Бонапарта, который спешил заткнуть рот философам, заглушить их потоки просвещения.
В 1820 году оно принесло, после нескольких лет борьбы, господство антифилософов, которые, овладев рычагом представительной власти, использовали его на то, чтобы разрушить часть за частью здание философии.
Вот, таким образом, бедная наука, трижды убитая покровителем, которого она себе избрала. Какое глубокое невежество в отношении пружин движения, и какой блестящей будет роль тех, что возьмут почин в области научной оппозиции, в деле обвинения четырёх неопределенных наук и в выявлении катаракты, которою они поразили ум человеческий. Роль эта была бы блестящей даже в отрицательном смысле, в том случае, если бы люди не знали, что открыты четыре противоположные науки, и ограничились бы указанием на ошибки философии, её отказ исследовать нетронутые науки, её упорство в превознесении несомненно порочных методов, таких, как обманный и усложняющий способ в области торговли, способ раздробленности в области земледелия. Но зачинатели дела научной оппозиции смогут взять на себя роль положительную, опереться на последовательность восходящих ступеней движения, использовать выгоды опыта; при такой постановке вопроса у них будут три значительных средства к успеху.
Первое средство - это соглашение с правительствами: всё, что является действительным прогрессом, согласуется на деле с их видами.
Вторым средством будет худой конец социетарного опыта. Этот худой конец будет заключаться в том, чтоб увеличить капитал вдвое в том случае, если расчёт притяжения по страсти оказался бы неправильным. Скептики и мелкие умы не захотят в это верить и будут говорить, что это слишком ослепительно; тогда обратят их внимание на то, что, даже ставя под сомнение эту теорию, они не могут сомневаться в сбережениях и материальных улучшениях, присущих механизму серий по страсти. И вот, будет доказано, что одно лишь это преимущество подняло бы доход вдвое даже в том случае, если бы в отношении трудового притяжения и гармонии по страсти потерпели провал. Какое предприятие порядка цивилизации может представить подобную возможность тем, кто считал бы его неправильным в теории? При этом положении социетарный опыт будет иметь в качестве пайщиков даже своих противников.
Третьим средством будет искушение учёных, приманка внезапных и безмерных богатств, которые они смогут создать себе при новом порядке на продаже своих произведений, на единых премиях, образующих огромные суммы, наконец, - на руководстве обучением, гарантирующем каждому учёному, художнику или литератору великолепный образ жизни. Поскольку науки и искусства будут иметь производительное значение при режиме трудового притяжения, надо будет поднять все народы к разработке наук и искусств, а в первом поколении не будет и тысячной доли числа учёных и деятелей искусства, необходимого для дела обучения; поэтому-то каждая страна станет предлагать златые горы и наименее значительным учёным и художникам ради приглашения их на работу. Все те, что сейчас чахнут на чердаках столиц, будут засыпаны посланиями столь же соблазнительными, как послание Артаксеркса Гиппократу.
Какое б у них ни было желание этого, я и не думаю рассчитывать, чтоб эта перспектива могла обратить их, хотя бы она была подкреплена строгими доказательствами. Я знаю, что корпорация не отрекается от своих заблуждений и что распределители просвещения, разума - это люди, больше всего восстающие против всякого просвещения, какое исходит не от них и внушает тревогу их самолюбию. Они будут по отношению ко мне тем же, чем они были к Колумбу и Галилею, а в недавнее время - к Дженнеру и Фултону.
Тома хорошо обрисовал их, говоря: «Последнее из преступлений, какие они прощают, это преступление, состоящее в возвещении новых истин».
С другой стороны, я знаю, что существуют исключения из всякого правила и что на 400-500 учёных Парижа может найтись одна сотая - четыре-пять человек - достаточно рассудительных для того, чтобы взвесить, как то сделал святой Августин, благоприятные для нововведения шансы, пути богатства и славы, какие оно представляет.
Нет надобности в сотнях апостолов, чтобы вызвать доверие к теории притяжения, - достаточно будет маленького ядра из троих и даже только одного, если он человек сильно выдающийся. Ему будет принадлежать честь, которой тщетно домогаются ныне учёные: честь стать главой полезной секты, увлечь за собою всех, осуществить всеобщее преобразование умов и обществ при посредстве одной легкой операции, которая не потребует и двух месяцев времени и учетверит капитал пайщиков независимо от вознаграждения. Блеск, обеспеченный тому или тем, которые сделаются проповедниками этого предприятия с сомнением и условно, приглашая сомневаться в философии, уже подвергавшейся подозрениям своими сообщниками - Вольтером, Монтескье, Руссо, и проверить теорию притяжения по страсти и социетарный механизм, - этот блеск, говорю я, возникнет из внезапного завоевания мнения, которое - у монархов и у народов - весьма нерасположено к философии.
Для того чтобы высказаться, выжидают, чтобы гений создал некую другую науку, которая сумела бы сделать то, что эта сирена умеет лишь обещать, науку, которая сумела бы дать народу действительное благосостояние вместо лохмотьев, к которым низводят его наши науки. Государи и вельможи, питающие отвращение к торгашескому и философскому духу, с радостью воспримут новое учение, которое уличит философию во всех ошибках, какие она приписывает монархам, - в мракобесии, в косности и в попятном движении; учение, которое докажет, что социальный прогресс и режим правдивости должны возникнуть из исключительного правительственного заведывания при условии противовеса, как то видно в отношении монетного режима, и которое, вместо того чтобы ниспровергать государства ради смутных надежд, ограничится опытом на небольшом кантоне в одно квадратное лье и с 1800 жителей.
Немедленно же будет признано, что инстинкт был верен, когда внушал народам презрение к торговле и обману, а государям - недоверие к философам и их болезненной склонности к нововведениям, распространяемым на целое государство, без предварительного опыта на одном кантоне. Будет признано, что люди нового времени, далекие от того, чтобы впасть в ошибку из-за злоупотребления религией, обанкротились лишь из-за слабости религиозного духа, недостаточности веры и надежды на бога, по видам которого всякое методическое исследование сразу повело бы к изучению притяжения, если только обсудили бы вопрос о делах божия ведения и об отсутствии принудительных средств, презираемых Богом.
В качестве проповедника новой науки и вождя восстановления нужен, таким образом, учёный, достаточно проницательный, чтоб оценить глупость своих коллег, упорствующих в разработке бесплодного поля, четырёх истрепанных и пережёванных наук, тогда как перед ними открыты четыре нетронутые рудные жилы. Нужен человек, который сумел бы пробудить их от их заблуждений, заставить их краснеть за них и целиком присоединиться к нему.
