Гений, как продуктивная деятельность личности по И.В. Гёте

«То божественное озарение, которое порождаёт из ряду вон выходящее, нераздельно с молодостью и продуктивностью, а ведь Наполеон был одним из продуктивнейших людей,  когда-либо живших на земле. Да, да, дорогой мой, не обязательно писать стихи или пьесы, чтобы  быть продуктивным, существует ещё продуктивность поступков, и в не которых  случаях она выше той, другой. Даже врачу надо быть продуктивным, ежели он  хочет лечить по-настоящему, но коли этот дар у него отсутствует, то помочь  больному он сможет лишь случайно, вообще же останется простым ремесленником.

- Видимо, в данном случае вы называете продуктивностью то, что было принято  называть гением.

- Это очень близкие понятия, - отвечал Гёте. - Ибо гений и есть та продуктивная сила, что даёт возникнуть деяниям, которым нет нужды таиться от бога и природы, а следовательно, они не бесследны и долговечны. Таковы все творения Моцарта. В них заложена животворящая сила, она переходит из поколения в поколение, и её никак не исчерпать, не изничтожить. То же самое относится к другим великим композиторам и художникам. Разве Фидий и Рафаэль не воздействовали в последующие столетия, равно как Дюрер и Гольбейн? Тот, кто первым открыл формы и пропорции старонемецкого зодчества, в силу чего с течением времени могли возникнуть Страсбургский и Кёльнский соборы, тоже был гением, ибо мысль его и доныне не  утратила своей продуктивной силы. Лютер был гением особого рода: сколько уже времени продолжается его воздействие, и не счесть тех столетий, которые будут предшествовать его прекращению. Лессинг упорно отклонял высокий титул гения, но длительность его воздействия свидетельствует против него.

В то же время нам известны по нашей литературе иные, достаточно значительные, имена, при жизни считавшиеся гениями, воздействие которых, однако, кончилось вместе с их жизнью, а это значит, что они были не столь уж значительны, как полагали сами и как думали о них другие. Ибо я уже говорил: не может быть гения без длительно воздействующей продуктивной силы, и дело здесь не в том, чем занимается человек: искусством или ремеслом - это значения не имеет. Сказался ли его гений в науке, как у Окена и Гумбольдта, в войне или управлении государством, как у Фридриха, Петра Великого и Наполеона, писал ли он песни, как Беранже, - это  безразлично, всё сводится к тому, жива ли его мысль, ареrсu (французское выражение – «мимолётное впечатление» - Прим. И.Л. Викентьева), деяния и дарована ли им долгая жизнь.

И ещё я должен добавить: не количество созданного или совершенного определит  продуктивность человека. Мы знаем поэтов, которые считаются весьма продуктивными потому, что том за томом выпускают в свет стихи. Но я бы без обиняков назвал их непродуктивными, поскольку сделанное ими лишено жизни и прочности. И наоборот: Голдсмит написал так мало стихотворений, что о нём, казалось бы, и говорить не стоит, но я, тем не менее, считаю его продуктивнейшим поэтом, ибо то немногое, что он создал, проникнуто внутренней жизнью, которая нескоро себя изживет. […]

Продуктивность высшего порядка, любое apercu, любое озарение или великая и плодотворная мысль, которая неминуемо возымеет последствия, никому и ничему не подчиняется, она превыше всего земного - человек должен её рассматривать как нежданный дар небес, как чистое божье дитя, которое ему надлежит встретить с радостью и благоговением. Всё это сродни демоническому; оно завладевает человеком, делая с ним что вздумается, он же бессознательно предаётся ему во власть, уверенный, что действует в согласии с собственным побуждением. Таким образом, человек нередко становится орудием провидения, и его следует рассматривать как сосуд, предназначенный для приёма той влаги, которую вольёт в него господь. Я говорю это, подразумевая, как часто одна-единственная мысль сообщала новое обличье целым столетиям и как отдельные люди самой своей сутью налагали печать на свою эпоху, печать, благотворно воздействовавшую ещё и на многие последующие поколения. Но существует продуктивность и совсем иного рода, подверженная влияниям земного мира и более подвластная человеку, хотя он и в этом случае готов склониться перед божественным началом. К этой сфере я причисляю всё, относящееся к выполнению определенного плана, все промежуточные звенья единой цепи мыслей, концы которой уже ясно видны во всём своём великолепии, причисляю и все то, что уже является видимой плотью произведения искусства.

Так, Шекспиру пришла мысль о «Гамлете», когда дух целого нежданно явился ему  и, потрясённый, он вдруг прозрел все связи, характеры и развязку, и это поистине был дар небес, ибо сам он непосредственного влияния на это произведенье не оказывал, хотя для возможности такого apercu необходимой предпосылкой был дух, подобный Шекспирову. Зато последующая разработка отдельных сцен и диалогов была уже полностью в его власти, и он месяцами  ежедневно, ежегодно, ежечасно мог по своему усмотрению над нею трудиться. И во всём им созданном мы видим неизменную продуктивную силу, во всех его пьесах нет ни единой сцены, о которой можно было бы сказать: она написана не в том расположении духа или не в полную силу. Читая Шекспира, мы уверены, что всё, им созданное, создано человеком, духовно и физически крепким и несокрушимым».

Иоганн Эккерман, Разговоры с Гёте в последние годы его жизни, Ереван, «Айастан», 1988 г., с. 551 и 554-555. 

 

Определение понятия «гений» по И.Л. Викентьеву