Основные работы в области методологии науки
АтеизмАнти-религиозные воззрения, явно повлиявшие на культурный процесс…
Категории / Картины мираПредельные категории, различные картины (модели) мира
X
В 1638 году в Голландии был тайно издан трактат Галилея: «Беседы и математические доказательства, касающиеся двух новых отраслей науки, относящиеся к механике и местному движению», где были сформулированы многие принципы новой / современной науки.
«Так каков же в точности образ науки в представлении Галилея? Какие её характеристики можно извлечь из опытов и философско-методологических размышлений Галилея?
1). Прежде всего наука, по Галилею, уже не знание на службе у веры; у них различные задачи и основы. Священное Писание несёт послание о спасении души, и в его функции не входит определять «устройство небес и звёзд». «Как попасть на небо» - знает верующий. «Чувствующий опыт и необходимые доказательства» выявляет «как перемещается небо». На основе разных целей (спасение души - для веры, познание - для науки) и различия в способах формулирования и восприятия (для веры - авторитет Писания и ответ человека на открывшееся ему послание; для науки - чувственный опыт и необходимые доказательства) Галилей разделяет научные суждения и суждения веры. «Мне кажется, что в размышлениях о природе оно [Писание] не играет важной роли».
2). Если наука независима от веры, тем более она должна быть независима от всех тех земных оков, которые - как вера в Аристотеля и слепая привязанность к его высказываниям - мешают её развитию. «И что может быть постыднее, - говорит Сальвиати в «Диалоге о двух главнейших системах», - чем слышать во время публичных диспутов, как один зажимает рот другому, когда идёт речь о доказанных заключениях, текстом, нередко написанным по совсем другому поводу. [...] Но, господин Симплиций, выдвигайте доказательства, ваши или Аристотеля, а не цитаты и не голые авторитеты, потому что наши диспуты касаются мира чувственного, а не бумажного».
3). Наука независима от веры, она не имеет ничего общего с догмой, представленной аристотелевской традицией. Это, однако, не означает для Галилея, что традиция опасна сама по себе. Она опасна, когда вырастает до догмы, неконтролируемой, а следовательно, неприкосновенной. «Я не говорю, что не надо слушать Аристотеля, наоборот, я приветствую обращение к этому учению и его тщательное изучение и лишь осуждаю слепое принятие любого его высказывания, без каких бы то ни было попыток найти другие объяснения, принятие его как нерушимого установления; такая крайность влечёт за собой другую крайность, отбивает стремление понять силу доказательств». Именно так случилось с одним последователем Аристотеля, который (зная из текстов Аристотеля, что нервы исходят из сердца) при одном анатомическом вскрытии, устроенном, чтобы опровергнуть эту теорию, вздохнул: «Вы показали мне это столь очевидно, что, если бы Аристотель не утверждал обратного, а именно, что нервы растут из сердца, пришлось бы Признать увиденное верным». Галилей против догматизма, слепого преклонения перед авторитетом (Ipse dixit - «Сам сказал»), против «голого авторитета», а не против доказательств, которые и сегодня можно обнаружить, например, у Аристотеля: «Но, господин Симплиций, выдвигайте доказательства, ваши или Аристотеля...». У истины мы не требуем свидетельства о рождении, доказательства могут браться откуда угодно; важно показать, что они имеют силу, а не просто написаны в книгах Аристотеля. В своём споре с догматиками, бумажными последователями Аристотеля, Галилей обращается именно к Аристотелю: «сам» Аристотель «противопоставляет чувственный опыт всем рассуждениям»: «Я не сомневаюсь, что если бы Аристотель жил в наше время, он переменил бы мнение. Это с очевидностью проявляется в самом ходе его рассуждений: когда он пишет, что считает небеса неизменными и т. д., потому что не видно, чтобы какая-нибудь новая вещь возникла там или отделилась от старых, тем самым он неявно дает нам понять, что если бы он увидел какое-то из этих явлений, то имел бы противоположное мнение и предпочёл бы данные чувственного опыта привычному рассуждению». Галилей хочет очистить дорогу молодой науке, от авторитаризма удушающей традиции как эпистемологического препятствия, блокирующей развитие науки. Это «похороны... псевдофилософии», но не похороны традиции как таковой. И это настолько верно, что, хотя и с оговорками, можно сказать, что он является последователем Платона в философии и Apucmomeiin в методе.
4). Независимую от веры, в отличие от догматического знания, науку Галилей воспринимает в духе реализма. Как и Коперник, Галилей рассуждает не как «чистый математик», а как физик; он более «философ» (т. е. «физик»), нежели математик. Другими словами, наука, по мнению Галилея, - не набор инструментов, полезных для составления прогнозов; она, скорее, даёт истинное описание действительности: сообщает нам, «как перемещается небо». Как говорилось выше, суть конфликта между Галилеем и церковью коренится главным образом именно в реалистской концепции науки.
5). Но наука может дать достоверное описание действительности, достигать объектов и, таким образом, быть объективной только при условии, что она в состоянии проводить фундаментальное различие между объективными и субъективными качествами тел, иными словами, при условии, что наука описывает объективные качества тел как количественные и поддающиеся измерению (доступные общественному контролю) и исключает человека с его субъективными свойствами. В «Пробирных дел мастере» мы читаем: «Между тем я хорошо чувствую, как меня влечёт потребность, как только я начинаю думать о какой-нибудь материи или телесной субстанции, одновременно думать о её форме, о том, большая она или маленькая в сравнении с другими субстанциями, находится ли она в том или другом месте, в то или другое время, движется она или неподвижна, соприкасается она или нет с другим телом, одна она или их несколько, или даже много, и никаким воображением я не могу отделить её от этих обстоятельств; но должна ли она быть белой или красной, горькой или сладкой, глухой или немой, обладать приятным или неприятным запахом, - я осознаю, что мой мозг не в силах воспринять её во всех этих деталях; более того, не будь чувств, одним рассуждением или воображением никогда бы ничего нельзя было достигнуть». Короче: цвет, запах, вкус и т. д. - это субъективные качества; их нет в объекте, а есть только в воспринимающем субъекте, как щекотка - не в пёрышке, а в чувствующем её субъекте. Наука объективна, потому что она интересуется не субъективными свойствами, меняющимися в зависимости от воспринимающего их человека, но теми характеристиками предметов, которые, будучи доступны исчислению и измерению, одинаковы для всех. Наука не стремится к «скрытой сущности природных субстанций». Более того, пишет Галилей, «выявление сущности я считаю столь же невозможным и тщетным как в отношении близких элементарных субстанций, так и далеких небесных; и мне кажется, что я в равной степени не могу постигнуть сущности Земли, как и Луны, элементарных облаков и пятен на Солнце». Итак, ни субъективные качества, ни сущность вещей не составляют объекта науки. Последняя должна удовлетвориться «постижением некоторых их проявлений»; так, например, «если тщетны попытки исследовать сущность солнечных пятен, это не значит, что некоторые их проявления - такие, как место, движение, форма, величина, светонепроницаемость, изменчивость, возникновение и исчезновение не могут быть изучёны». Словом, наука - это объективное знание, знание объективных свойств тел; качества могут быть определены по количественным параметрам и доступны измерению.
