Условия и история развития России
Условия и история развития России
Политические реформыПолитические реформы в стране
X
Пётр Великий – как развиватель России по А.И. Герцену
Развитие человечества требует - скажем более: обрекает - некоторых людей на высокую должность развивателей. Преклоним главы наши пред ними; но не забудем, что они орудия идей, которые и без них - может, иначе, может, позже, но развивались бы. Мера высоты развивателей есть их самобытность и отчётливое познание того, что они совершают. Принимая сей результат, поищем, возможно ли истолковать явление Петра из законов развития идеи, понять оное не произвольным, но необходимым. […]
Доселе развитие Европы была беспрерывная борьба варваров с Римом, пап с императорами, победителей с побеждёнными, феодалов с народом, царей с феодалами, с коммунами, с народами, наконец, собственников с неимущими. Но человечество и должно находиться в борьбе, доколе оно не разовьётся, не будет жить полною жизнию, не взойдёт в фазу человеческую, в фазу гармонии, или должно почить в самом себе, как мистический Восток.
В этой борьбе родилось среднее состояние, выражающее начало слития противоположных начал, - просвещение, европеизм. Были ли у славян, или, частнее говоря, у России, элементы к такой оппозиции? Ежели и были, то весьма слабые. Норманны, в очень ограниченном числе пришедшие царить над нами, вскоре слились с подданными и потонули в славянском элементе. Укажите после Владимира на одного из князей, сохранившего норманнские обычаи. Но, преданная восточному созерцательному мистицизму, азиатская стоячесть овладевала Россиею, к чему располагало и самое огромное растяжение её по земле плоской, безгорной, удалённой от морей, покрытой лесами. В удельной системе (которая, может, произведённая феодализмом, совсем не совпадала с ним) не было ни оппозиции общин, ни оппозиции владельцев государю, а был элемент чуждый, особой формы деспотизм, сплавленный из начал византийских, славянских и азиатских.
Двувековое иго татар способствовало Россию сплавить в одно целое, но снова не произвело оппозиции. Основалось самодержавие - и оппозиции всё не было. Вы её не видите ни в самых ближайших потомках князей (мы исключаем из сего числа крамольных бояр, бывших при Грозном, при Годунове, при Шуйском: не дерзкая аристократия составляет деятельную, живую, неутомимую оппозицию), не было её и между народом и дворянством, ибо сие последнее, собственно, стало угнетать народ всем гнетом феодальной касты со времен слабого Шуйского. Частые перемены династий, даже междуцарствия, не возмущали мёртвой тишины духа народного: просвещение не западало в него, беспрерывные войны не развивали его. И Россия, отставшая от Европы несколькими веками, подвигалась тихо, почти незаметно. Но наступило уже то время, когда Европа, наскучив феодализмом, начавшая исследовать всё подлежащее уму, приготовлялась сделать огромный пир анализу, рассмотреть права человека и произвесть огромный переворот, долженствовавший сплавить Европу в другую форму. Оканчивался XVII век, и сквозь вечереющий сумрак его уже проглядывал век дивный, мощный, деятельный, XVIII век; уже народы взглянули на себя, уже Монтескьё писал, и душен становился воздух от близкой грозы.
А Россия всё ещё не имела и элементов к ускорению хода. Но необходимость была огромна; отставшая часть Европы должна была сколько-нибудь нагнать её, чтоб после иметь право на плоды XVIII века, который столь дорого стоил и который посему-то должен был сделаться общим достоянием по крайней мере Европы, чтоб после видеть эту революцию сквозь дым пылающей Москвы, чтоб после идти самой в Париж предписывать законы победителям и побеждённым, неразрывно слить свои судьбы с судьбами Европы и получить в подарок часть своего племени - Польшу.
...Явился Петр! Стал в оппозицию с народом, выразил собою Европу, задал себе задачу перенесть европеизм в Россию и на разрешение её посвятил жизнь.
Германия, носившая слабейшие зародыши гражданственной оппозиции, растерзанная на несколько частей, имела своего Петра, столь же колоссального, столь же мощного. Пётр Германии - это Реформация. Она не донеслась к отделённым от мира католического, и у нас целый переворот, кровавый и ужасный, заменился гением одного человека. Заметим, однако ж, что и Пётр, как все революции, был исключительно, односторонне предан одной идее и её развивал всеми средствами, даже доходил до жестокостей так, как Реформация, как французский Конвент. Но ежели мы и примем необходимость Петра в России, и в сие время более, нежели когда-нибудь, то тем не менее обширна его самобытность. Появление его необходимо, но не вынужденно (так, как появление Лютера). Нет сомнения, что Россия двигнулась бы вперёд; перелётные искры европеизма заносились уже при Годунове, вторгались с Самозванцем; но далеко ли бы она ушла с экзотическими отрывками сими? Не было, собственно, ни центра движения, ни ускоряющего толчка. То и другое создал Пётр. Задача, которую он разрешил, хотя необходима была для России, но не ею предложена, а гением Великого; не вверена ему обстоятельствами, но влита им в обстоятельства, проведена его гением в идеи человечества и им же выполнена.
Взгляните на этого изнеженного царевича, пятнадцати лет ещё в руках нянюшек, окружённого рындами и всею пышностью восточного двора, невежду, ничему не учёного, которого младенчество угрожается кинжалом и юность - развратом, приготовляемым сестрою: взгляните и преклоните колено, это - Пётр. Укажите, где, в какой стране, на каком поприще был человек более самобытный, для которого обстоятельства сделали бы менее. Велик герой Македонский; индивидуально он один мог утвердить торжество Греции над Азиею и начать новую жизнь самой Греции, но он - сын Филиппа. Самобытен Карл Великий. По пятам же за Карлом шло чудовище в латах и кольчугах, с копьём и опущенным забралом, презирающее народ и расторгнувшее связи гражданские для того, чтоб теснее соединить узы семейные. Мечом распорядило оно всё, с высоты скалы, на которой обитало, и учреждения Карла Великого не принесли полного плода, ибо явились слишком рано. А его мысль восстановить Римскую империю не выполнилась - ибо явилась слишком поздно. Велик Цезарь; из праха, брошенного Гракхом к небу, родился Марий, - сказал Мирабо. Мы можем сказать, что Цезаря вызвал Марий с развалин карфагенских. Сверх того, поприще его прервано неоконченным; мы знаем, что он сделал Рим своим, но не знаем, что бы он сделал из своего Рима. Разве один Наполеон пойдёт в сравнение с Петром, Наполеон, которого труп ещё не охладел и которого колоссальная тень ещё столь близка к нам, что мы не можем разглядеть её; необъятно велик этот человек, начавший наш XIX век, окончивший разрушающий анализ XVIII века однообразным синтезом Европы, находившимся в думах его; этот человек, который деспотизмом помог революции облететь полмира, который был идолом народа, им скованного, который врубил свой щит в стенах Кремля и на пирамидах Египта и который окончил жизнь подобно сим пирамидам; на скале одинокой жил он, сам мавзолей своей славы, воздвигнутый в другом мире, царь над бесконечной степью волн. […]
Цель Петра ясным фаросом освещала его путь, и в сем отношении ему подобен один Цезарь; но не сравнивайте их цели. Остается нам взглянуть, насколько успел Пётр: для этого должно рассмотреть жизнь России в продолжение века после его смерти, ибо, ясное дело, что есть психологическая невозможность в 20 лет образовать, просветить страну в 16 миллионов жителей. Надлежало только влить в неё элементы, которые бы устремили Россию к фаросу Петра, конечно, не с тою быстротою, принадлежащею гению, но с мощностию и силою характера славянского. Какие это были элементы и как они развились - это относится ко второму вопросу. Первую же часть рассуждения заключим следующим.
Не поражало ли каждого из нас равнодушие России к Петру?...
Герцен А.И., Двадцать восьмое января, в Сб.: Пётр Великий: Pro et Contra. Личность и деятельность Петра I в оценке русских мыслителей и исследователей, СПб, Изд-во Русского Христианского гуманитарного института, 2003 г., с. 171-175.
